– Я писатель Иванов, – сообщил третий, без бороды и не похожий на еврея. Было им всем хорошо за тридцать.
Писательница исчезла. За ее столиком ссорились две девушки и парень. Она из девушек разрыдалась и убежала. Толстый парень долго не шёл на фиг. Бородатый привязался к Яне:
– Что вы рисуете?
Ну да, все они задают один и тот же вопрос.
– Фигню, – лаконично ответила Яна.
Еврей обругал толстого парня матом, и тот пошел на фиг с трагическим лицом. Истеричная девушка вернулась в бар и села на первый попавшийся стул. Возле Яны.
– У вас что-нибудь случилось? – спросила Яна. Девушка откинула со лба длинные пряди волос и посмотрела на неё сначала полуиспуганно и растерянно, а потом – как смотрит женщина на нравящуюся ей женщину: этот взгляд не спутаешь ни с каким другим.
– Наталья, вы хотите водки? – спросил наглый еврей. – Я тоже писатель, но фамилию называть не буду.
– Что-нибудь типа Кушнер?
– Кушнер – мудак.
– Старый мудак, – поправил Иванов. – Это еще хуже, чем просто мудак. А еще Кушнер…
– Ну, так что? – крикнул парень, ранее сидевший рядом с подругой истеричной девушки. Он возвращался к столику со сборником поэтической белиберды и эфэсбэшным типом. – Долго будем тянуть бодягу?
– Я думала, ты всё уже понял, – огрызнулась подруга и встала из-за стола. В ней не было не то что ничего особенного, а, на Янин объективный взгляд, ничего хорошего. Девушка встрепенулась, как грёбаная лань, и снова исчезла. – Она поедет со мной, а вы идите на фиг!
– Эй, Макс! – позвал бородач одного из официантов.
– Не зови Макса, – махнул рукой еврей. – Он в туалете забивает косяк.
– Заколебали уже! – заорал парень со сборником.
– Она поедет со мной, – повторила его собеседница, обнимая за плечи возникшую из воздуха плачущую девушку, и они растворились в сигаретном дыму.
– Лесбиянки чёртовы, – буркнул кто-то, а кто-то другой опрокинул очередной графин.
А счастье было так возможно, подумала Яна, так близко, ёбаный кирпич. Ведь симпатичная девка. Нечего было молчать и ушами хлопать, дура набитая, упустила момент. Когда же она пошлёт окончательно эту проклятую Женю? Сиди теперь и улыбайся в ответ на глупости этих алкашей: хорошенький отдых.
– Вы похожи на тургеневскую героиню, – сказал бородач. С дуба, что ли, рухнул?
Неспешно подошёл официант по имени Макс и привязался к Яне:
– Что вы рисуете?
– Фигню.
– Можно посмотреть?
– Берите, – Яна протянула официанту карикатуру на другого официанта.
– Технично, – вздохнул он и почесал в затылке. Если бы этот шедевр увидел другой официант, он убил бы и его, и Яну.
– Макс, принеси водки, – сказал бородач.
– И косяк, – сказал еврей. – Ха-ха-ха!
– Очень остроумно.
Ди-джей поставил песню про команданте Че Гевару. Тоже, видимо, рухнул с дуба, или кто-то из леваков приплатил ему за пропаганду.
– Вы мне нравитесь, – сказал бородач. – Где вы живёте?
Яна хотела сказать, что кое-где, на верхней полке, где кое-чем занимаются волки, но благоразумно ответила, что в трансцендентном пространстве.
– Наталья, вы будете пить? – спросил третий тип. – Кстати, вас правда зовут Наталья?
– Называйте меня просто Маша, – ответила Яна в тихом бешенстве.
У стойки она обнаружила молодую писательницу в компании бухгалтера. Его баба смоталась с эфэсбэшным типом, который подозревал, что квартира этой бабы представляет собой наркоманский притон, и пошёл проверять, чтобы потом сообщить куда следует.
– Я не пью залпом эту дрянь, – капризно говорила писательница, под дрянью подразумевая текилу. – Я вообще не пью залпом, это антиэстетично.
– Привет, – сказала Яна.
Писательница изобразила улыбку.
– Привет. Сто лет тебя не видела. Ты сегодня выглядишь просто супер. – Она поднялась на цыпочки и шепнула: – А тот, в очках, который рядом с стобой сидит, – это номер шестьдесят семь в моем списке.
– Спасибо, не надо такого счастья. Я только что упустила женщину своей мечты.
– Какой номер в твоем списке?
– Никакой.
– Тогда обидно.
– Посиди со мной, – сказала Яна. – Этот мудак попросил меня подождать его у стойки. Пошел покупать у официанта траву. Меня всё достало до потери ориентации.
– Конечно, – сказала писательница и шепнула специалисту по Клаусу Шульце, что скоро вернётся.
– Как у тебя дела? – спросила Яна, подвигая ей стул.
– Нормально. Закончила ремонт и два рассказа.
Мужики переглянулись и стали молоть чушь, преимущественно о том, какие они крутые. Разубеждать их в этом было бесполезно. Ведь любой мужик, будь он хоть трижды по колено в грязи, подсознательно считает, что он по уши в золоте. Только потому, что он мужик. (Так в ту пору думала Яна.) Вот, даже этот, без бороды и не еврей, судя по всему, слабохарактерный и ранимый, строит из себя невесть что и хлещет пиво, думая, что это придаст ему какой-то там мужественности. Нет, не придаст.
– Чего вы больше всего боитесь? – неожиданно спросил он у Яны.
– Ничего.
– Этого не может быть.
– Может.
– Не верю. Так вы не будете водку?
– Нет, не буду.
– Это святая женщина, – сказал еврей. – Она не пьёт водку. Как моя жена.
– Твоя жена не пьёт? – спросил бородач, оказавшийся музыкантом.
– А кто ей разрешит?
– Да какая она тебе жена? Может, она скоро уедет за границу, найдёт себе другого и официально никогда не выйдет за тебя замуж?
– Выйдет. Через полгода, год, ну, два. Куда она денется? Она каждый месяц тратит двадцать долларов…
Яна не расслышала, на что она тратит двадцать долларов. Видимо, на него. Нашла на кого тратить.
Вокруг становилось все больше мужиков и дыма. Бородачу позвонили на сотовый. Он обругал невидимого собеседника матом и отключил телефон.
Пьяный театральный режиссер за соседним столиком разбил очередной графин и громко обругал министра культуры. Жаль, эфэсбэшный тип уже не мог его услышать. Писатели тем временем обнялись и пошли в туалет, по дороге распевая:
Вы послушайте, как блеет в этой песне БГ: бе-е, бе-е. Лирический тенор. Но у писателя, бредущего в туалет, тенор был еще хуже. Даже хуже, чем его писанина.
– Мне плевать, – сказала писательница Яне, – что он там сочиняет, но такой размер стоит штуку долларов.
– Боже упаси. Ни один из них. Ломаного гроша.
Писатель Иванов грохнулся на стул и выпил водки.
– В одной из трех кабинок сортира, – сообщил он, – творится такая фигня!
– Вадим и Лёшка в вытрезвителе, – сообщил музыкант.
– Да ты чё?
– Я Лёшку выгоню на хрен. Он не хочет напрягаться, и он не получит денег за то, что не хочет напрягаться. Он по жизни не хочет напрягаться, поэтому полжизни провел в вытрезвителе. У нас завтра концерт, а я не помню, в какой тональности играть первую композицию. Ты случайно не помнишь?
– Здрасте, приплыли. У кого из нас двоих музыкальное образование?
– У Лёшки. Он в вытрезвителе.
Еврейский писатель разжился травой по дешёвке и мечтательно улыбался. Ему было плевать, что трава наполовину пересыпана зелёным чаем. Свой сборник он хотел озаглавить «Корабль травы».
– Пойдемте с нами, Маша, – предложил музыкант. – В нашей квартире есть газ, телефон и горячая вода.
– Прекрасно, – усмехнулась Яна. – Газ, чтобы отравиться, вода, чтобы утопиться, а телефон – чтобы на всякий случай вызвать «скорую».
– Маша, я вас люблю, – сказал музыкант. – Пойдемте пить водку.
– Ты в Макулатурном институте у Х случайно не учился? – спросила писательница.
– Учился. Редкостный мудак. Пойдем с нами пить водку.
– Нет, – с грустью сказала писательница. – Мне уже есть с кем пить, причем вино.