16. 15.
Я не выдержала и зашла спросить, почему они так орут.
– Потому что подобному собеседнику невозможно отвечать в спокойных тонах, – ответила мать.
– Потому что меня не взяли на работу в редакцию «Собутыльника», – ответила Алена.
– Еще бы! – сказала мать. – Еще бы они взяли на работу такую дуру.
Я замерла, пораженная. В кои-то веки мать, во-первых, оказалась солидарна со мной, а во-вторых, произнесла нечто соответствующее истине. В комнате был порядок. В каждом углу лежали кучи одежды, которой у нас очень много, и которую на днях не приняли в секонд-хэнд: сказали, чтобы мать лучше отнесла их на вокзал и раздала бомжам. Вместо телевизора на тумбочке лежали его запчасти.
– Не надо работать в «Собутыльнике», – сказала я. – Это плохая газета.
– Газета хорошая, – возразила Алена, – это ты не журналист, а дерьмо.
Алена – это тихий ужас. Мало того, что она красит волосы в черный цвет, как Сьюкси из группы “Siouxsie amp; The Banshees”, она их еще и не моет. Она вообще довольно неряшливая девушка. То есть, я тоже хожу черт-те в чем, но всё это хотя бы чистое.
– Пожарьте картошку, – сказала мать.
– Пусть эта тварь пожарит, – сказала Алена. – Где эта тварь?
– По-моему, – сказала я, – она была с тобой на кухне и обсуждала там мою профпригодность как журналиста.
– Ах, да, – сказала мать. – Я послала ее к отцу попросить денег. Она сказала, что через полчаса придет.
– Однажды она сказала, что придет через десять минут, – вспомнила Алена, – и вернулась через два часа. Я за это время успела выучить наизусть поэму Ахматовой “Реквием”.
Тут на пороге появилась Даша. Честное слово, она еще хуже Алены. Та хотя бы похожа на Сьюкси, хотя Сьюкси тоже не фонтан, а эта вообще на чучело огородное.
– Отца нет, – заявила она. – Там сидит его жена и говорит, что не собирается давать ему денег для его предыдущей жены.
– Бедный Леша, – посочувствовала мать, – попал в переплет.
– Это с тобой он был бедный, – сказала я, потому что терпение мое лопнуло, – а с ней он – представитель среднего класса.
– Пожарь картошку, – сказала Алена Даше.
– Я не могу, – сказала Даша. – У меня болит голова.
Еще бы. У нее всегда болит голова. В детстве болела от подзатыльников, а сейчас – с похмелья.
– Ничего у нее не болит, – отрезала я. – Кстати, мам, ты знаешь, что она вытащила из Алениной тумбочки, где лежала зарплата, триста рублей?
– Выгребайтесь отсюда, – сказала мать.
16. 30.
– Может, я и плохой журналист, – сказала я Алене, – зато профессиональный. А ты, с твоими тремя курсами политеха, ни в какой области не профессионал.
– Может, кому-то и далеко до профессионала, – с пафосом заявила Алена, – зато близко до неба.
Конечно, ей близко до неба. У нее даже строчка такая есть: “Я знаю небо, в котором нет ни клочка земли”. Поразительные претензии.
– Вы еще здесь? – проорала из соседней комнаты мать и поставила вместо группы “Doors” Аллу Пугачеву.
16. 35.
Тут мы, впервые за долгие годы, решили вместе прогуляться. Не могу точно сформулировать, почему именно в этот момент, видимо, что-то в мозгах у нас заклинило. Мне вообще стыдно ходить с ними по одному тротуару: вдруг прохожие подумают, что это мои подруги. Сестры – понятное дело: их по долгу службы приходится терпеть, потому что если какая-нибудь из них неожиданно умрет и по завещанию оставит тебе ни хрена, будет несколько обидно. А вот предположить, что я по доброй воле общаюсь с подобными людьми, – извините.
– Поедемте на Арбат, – сказала Даша.
Нас это несколько возмутило. Было неохота черт-те куда тащиться.
– Не поеду, – сказала Алена, – ты там в рок-галерее кассеты воруешь, а перед ментами должна отчитываться я. Нашла дуру!
– И я с тобой не поеду, – обиделась Даша, – ты мне не сестра, а болотная жаба.
– Ты слышишь? – нервно спросила у меня Алена.
– Не хами старшим, – сказала я Даше.
– А что я такого сделала? Она в меня вчера швырнула сковородкой, а я всего лишь обозвала ее жабой.
– Всё, хватит, – сказала я, – поедемте хоть к черту на рога.
Я вообще недолюбливаю Арбат. Его оккупировали десятки провинциалов, с одной стороны, и десятки дебилов, с другой. Аленин бывший муж какое-то время подрабатывал там художником, а потом слинял с частью Алениной зарплаты. Во мне проснулась надежда: вдруг мне удастся случайно отловить его на Арбате и плюнуть в морду, потому что эту часть Алениной зарплаты должна была забрать я.
17. 00.
Короче, мы сели в поезд метро и отправились навстречу провинциалам и дебилам.
17. 35.
Еще там были туристы. Мы взяли по бутылке пива и сели на газон. К Даше, смахивающей на бомжиху, подошел красивый иностранец и поинтересовался:
– Can I help you?
– Yes, of course, – ответила нахальная Даша.- Give me back a Berlin wall. Give me Stalin and Saint Paul. And lie beside me, baby, that’s an order (Верни мне берлинскую стену. Дай мне Стаолина и свтяого Павла. И ложись со мной детка, это приказ! – из песни Леонарда Коэна "Будущее")!
Иностранца как ветром сдуло.
Неподалеку располагался павильон с деревянными четками, ароматическими палочками и прочей дрянью, с помощью которой продавцы пытаются заработать бабки, а профессиональные обманщики – вбить в головы ни в чем не повинным людям, что в индуизме до фигища богов; колесо сансары – не колесо фортуны, потому что гораздо круче; природа – ашрам, а не мастерская; коров надо не есть, а откармливать, – и прочие восточнорелигиозные сверхценности. У павильона тусовались старые неформалы и клянчили у прохожих деньги на пиво.
– Идиоты, – сказала Даша, дымя “Беломором”.
– На себя посмотри, – огрызнулась Алена, – ты-то чем лучше?
– Не хрен меня обкуривать! – заорала я и стала разгонять дым ладонью. Дым рассеялся, и вместо него я обнаружила перед газоном подозрительного длинноволосого типа. На нем были черные джинсы и оранжевый балахон поверх черной водолазки. В руке он держал кожаный дипломат, с какими лет двадцать назад ходили на работу советские чиновники, и мерил нас нехорошим взглядом.
“Псих”, – подумала я.
– Псих, – шепотом сказала Алена.
– Ну, что, нам, наверно, пора, – громко сказала Даша, отставляя в сторону бутылку пива. Заметив это, неформалы потянулись к газону, как гвозди к магниту.
– Ваша карма, – обратился к нам тип, – оставляет желать лучшего.
– Ваш внешний вид – тоже, – отпарировала Даша. Чья бы корова мычала.
– Простите, как часто вы ощущаете себя свободными? – спросил тип.
– Вы здесь проводите социологический опрос? – поинтересовалась я.
– Я провожу время. Провожу его, как ток, от одного куска пространства к другому.
– Не знаю, как мои драгоценные сестры, – прошипела Даша, – а я почувствую себя катастрофически свободной, когда вы смотаетесь отсюда.
– Не получится, – покачал головой тип. – Какая свобода? Человеку с вашей кармой давно пора броситься под электричку.
– Спасибо за совет, – поблагодарила Даша. – Прям щас пойду и брошусь.
– Я адвайт-ведант, – сказал тип, – и меня научили смотреть на вещи так, как в этой стране смотреть на вещи не принято. Поэтому большинство вещей видны мне насквозь. Подумайте, всё ли вас устраивает в вашей жизни? Не пора ли разорвать эти путы и пойти на фиг?
Я искоса взглянула на сестер. В из глазах отражался полный абзац. Наверно, они в моих увидели то же самое.
– А не пора ли вам оставить нас в покое и пойти на фиг? – поинтересовалась Даша.
– Вы думаете, я сумасшедший, – печально ответил тип, – или, по крайней мере, посланец иного мира. Но это не так. На самом деле меня зовут Слава, и я аспирант психфака МГУ.
– Знаем, знаем, – кивнула Даша. – У меня подругу недавно оттуда выперли, за профнепригодность. В результате обследования выяснилось, что у нее, единственной в группе, нет психиатрического диагноза.