выражает
основную мысль, вложенную художником в эту сцену триумфа:
«Да живет благой бог, украшенный двумя рогами [быка], поражающий [292] юг
и
поражающий север, победоносный царь, сражающийся своим мечом, берущий [в
плен]
самого далекого из тех, которые переходят через его [границы]. Когда его
величество
вступает в чужеземные страны, то он побеждает множество [врагов] и
схватывает их, царь
Рамзес II, дарующий жизнь, подобно Ра. Он покорил Палестину и убил ее
вождей. Он
заставляет негров говорить: «Уа, он подобен огню, когда он выступает, и
нет там воды,
чтобы его затушить». Он принуждает мятежников прекратить свое
хвастовство, он
вынимает [насмешку] из их рта».34)
К этой сцене триумфа очень близка несколько более поздняя сцена, сохранившаяся на
правой боковой стене первого двора в Мединет-Абу эпохи Рамзеса III.35) Здесь точно так
же царь изображен стоящим на колеснице. Он гонит перед собой ряды на этот
раз
231
связанных пленников: ливийцев, азиатов, хеттов и эгейцев. Старая условная
традиция
нашла здесь свое выражение в обычном изображении царя, стоящего на
колеснице,
которое, как и всегда, заимствовано из бытовых сцен охоты, битвы и
царского выезда.
Художник вложил в этот строго схематизованный канон удавшийся ему в меру
его
способностей ритм силы и покоя, власти и победы, который был необходим
для
изображения царского триумфа. Религиозное оправдание войны подчеркнуто
символом
солнечного бога Гора из Эдфу, изображением солнечного диска, украшенного
двумя
уреями с коронами Верхнего и Нижнего Египта. Резко контрастируют с этими
застывшими схемами свежие реалистические тенденции, которые ясно
чувствуются в
свободных позах и характерных лицах пленников. Надпись, помещенная тут
же, ярко
выражает основной смысл всей картины, подчеркивая религиозную санкцию
царской
власти:
«Благой бог Амон-Ра, великий силой подобно Туму, когда он себя проявляет, прекрасный
на своей колеснице, подобно Ра, красота которого очевидна, подобно
солнечному диску
[Атону], когда он возвращается после триумфа, победив племена девяти
луков и
уничтожив страны азиатов. Сердце его сильно, рука его победоносна, все
намерения его
хорошо выполнены. Вожди иноземных стран связаны перед ним, в то время как
он
уничтожил их народ и их города. Сила его величества охватила их тела, его
мощь
проникла в их члены по [приказу] его [отца Амона-Ра], который ему передал
каждую
страну в его кулак — владыке двух стран, владыке сияния Рамзесу III».
Постепенное усиление реалистических тенденций, столь характерное для
египетского
искусства эпохи Нового царства, с особенной яркостью прорывается в сцене
царского
триумфа времени Рамзеса II, сохранившейся на левой боковой стене колонной
залы
большого храма в Абу-Симбеле. 36) В традиционный схематизованный канон
царского
триумфа, восходящий к эпохе архаики, художник вложил новое реалистическое
понимание картины царской победы над врагом. Не имея возможности целиком
оторваться от старой узаконенной временем и религией схемы, художник
толкует ее, как
эпизод, выхваченный из общей картины боя. Мы видим здесь, как царь топчет
[293]
ногами одного врага и, схватив левой рукой другого, заносит над ним
небольшое копье. В
фигуре царя художник с большой выразительностью передает гармоничный ритм
силы,
движения и натиска, который особенно резко подчеркивается бессильно
никнущей
фигурой ливийца. Но несмотря на попытку художника дать реалистический
эпизод боя,
ему не удается целиком освободиться от традиционного трафарета сцены
триумфа,
который ясно чувствуется в фигуре царя, в фигурах ливийцев и, наконец, в
изображении
солнечного диска бога Гора, как бы охраняющего голову царя. Традиционные
образы,
эпитеты и фразы встречаются и в надписи, указывая тем самым на прочное
сохранение
традиций также и в поэтической речи:
«Благой бог, убивающий [племена] девяти луков, растаптывающий иноземные
страны...
сильный... в иноземных странах, умеющий пользоваться мечом, сильный, как
Монту,