Потом Дзинтра сказала, что это народная песня, латыши поют ее в семейном кругу и в застолье. Это было странно. В застолье? Такую «гладкую» песню, безо всякого озорства? Как по-разному у всех…
Они поговорили об этом. Потом договорились, что в среду Мартын придет к Дзинтре в гости. На прощанье девушка поцеловала микрофон телефонной трубки. Мартын положил трубку на рычаг, стер с лица блаженную улыбку и вернул себе строгий облика начальника караула.
* * *
Эскадренный миноносец «Озаренный» вышел из дока и приступил к береговой стадии ремонта. Мартын Зайцев принимал у заводской бригады согласование приборов управления стрельбой. Десятки сельсинов – небольших трехфазовых моторчиков – должны были быть выверены по единому нулю и по любому произвольно взятому направлению. Сельсины, сельсины, труженики артиллерийской автоматики! Любой их сбой грозил провалом будущих артстрельб. Мартын носился по кораблю, как угорелый. Он взлетал на КДП – командно-дальномерный пост, списывал показания приборов, потом скатывался по скобтрапу в вниз, проверял шкалы орудийных прицелов и спускался в ЦАП – центральный артиллерийский пост, который находился ниже ватерлинии. Однажды на палубе его перехватил рассыльный дежурного по кораблю.
– Товарищ капитан-лейтенант! Старпом сказал, чтобы вы, когда освободитесь, прибыли в его каюту.
Уважает Мартына начальство. Не «вызывает старпом», а «когда освободитесь»!
Освободился Мартын перед самым обедом. В каюте старпома оказался гость – флагманский артиллерист Балтийского флота – крупный немолодой мужчина с погонами капитана первого ранга.
– Товарищ капитан первого ранга! Разрешите обратиться к старпому! – дисциплинированно начал Мартын.
– Отставить! – Сказал флагарт. – это я вас вызывал. Садитесь, пожалуйста.
Мартын сел на короткий диванчик.
– Скажите, Мартын Сергеевич, до службы на «Озаренном» вы были знакомы с дивизионным артиллеристом?
– Так точно! – отрапортовал Максим. Диварт – мой учитель. Я проходил у него стажировку здесь, на «Озаренном». – Чуть подумал и добавил: – это настоящий ас нарезной артиллерии.
– Мамонт, – откликнулся флагарт. И этих мамонтов осталось совсем немного. А нарезная артиллерия пока еще преобладает на флоте. Вот и дивизионный ваш через три месяца уходит на пенсию.
– Как на пенсию? – удивился Мартын. Он ощущал себя пробегающим первый этап интенсивной жизни и сослуживцев своих рассматривал, как товарищей по команде, азартно бегущих в одном направлении. И вдруг – на пенсию! Это что ж – такая короткая дистанция? Вслух сказал:
– Он же молодой еще, диварт!
– Сорок пять, – сказал флагманский артиллерист. – Он просто выглядит моложе.
Мартын молчал. А «флажок» продолжал:
– Вы капитан-лейтенант Зайцев, котируетесь на его место. Диварт вас рекомендует. Аттестации по службе у вас тоже положительные. Вы скажите мне, только серьезно: справитесь?
И Мартын серьезно сказал:
– Справлюсь.
И вдруг ему причудилось, что здесь, в старпомовской каюте, незримо присутствует Дзинтра и смотрит на Мартына, на то, какой он серьезный и уважаемый начальством человек, и в ее больших зеленых глазах плещется тихое одобрение. В этот момент в динамике принудительной трансляции что-то щелкнуло, оборвалась музыка, и голос дежурного офицера произнес:
– Команде обедать!
– Мартын! Наконец-то! Ой, какие цветы, как это мило! Заходи, раздевайся. Шинель сюда… Не шинель? А что же это? Плащ-пальто? Как интересно. А я и не знала. Вот сюда повесть свое пальто… плащ. Проходи в комнату… не надо разуваться, вытри ноги, и все. Проходи. Знакомься: это мои родители. Мама, папа, это Мартын, мой друг.
Родители! Они совершенно не входили в планы Мартына на сегодняшний вечер. Это была неожиданная вводная, как говорят на флоте. Но Мартын, человек собранный, ничем своего разочарования не выдал, сдвинул каблуки, слегка наклонил голову:
– Мартын Сергеевич Зайцев!
И стоял, ждал, первым руку не протягивал – Имант! – представился отец, пожимая крепкую веснушчатую ладонь.
– Простите, а отчество?
– У нас по отчеству называют только на партийных собраниях. Имант и все.
Это был коренастый человек, от него веяло спокойствием и какой-то надежностью. И рукопожатие у него было крепкое.
А маму Дзинтры звали Инге. Она подала руку ладошкой вниз – скорее для поцелуя, чем для рукопожатия. Мартын колебался всего мгновение. В голове пронеслось: «А и мы не лаптем щи хлебаем!»
Он склонился в поклоне и приложился к ухоженной женской руке.