С другой стороны, Корделл Хэлл поручал Гвинну «поблагодарить генерала де Голля за столь полную информацию». Но так как в конце послания он не мог не подбавить немножко яду, то предлагал своему послу сказать генералу де Голлю с полной откровенностью, что «Соединенные Штаты в качестве нации, участвующей в совместно ведущейся войне, придают серьезное значение тому, чтобы заверения, данные Сирии и Ливану, неукоснительно соблюдались».
Тем временем Дежан в Лондоне изложил Богомолову существо наших расхождений и известил об этом нашу делегацию в Москве. Советский посол 11 сентября явился к нему и сообщил, что «его правительство согласно по возможности помочь нам».
Я тем меньше был склонен церемониться, что теперь мне стали полностью известны решения англичан и американцев относительно Северной Африки. Не следует думать, что союзники делились со мной своими планами. Наоборот, те, кто занимался приготовлениями, хранил гробовое молчание. Но если этот заговор молчания казался нам оскорбительным, то, сверх того, он был еще и бесполезен. Ибо отовсюду — из Америки, из Англии и Франции — в изобилии прибывали вести. Молва шла уже по всему миру, между тем как на Востоке все наглядно говорило о том, что дело идет о кампании в Африке. Проезжая через Каир, Черчилль назначил главнокомандующим генерала Александера и поставил Монтгомери во главе 8-й армии. Многочисленные подкрепления, в частности бронетанковые части, продолжали прибывать из Англии. Терред, командующий военно-воздушными силами, получил большое число самолетов. Все это указывало на самые обширные планы, не имевшие своей целью Европу.
27 августа я мог сообщить нашей делегации в Лондоне: «Соединенные Штаты решили высадить войска во Французской Северной Африке… Операция будет осуществлена во взаимодействии с начинающимся наступлением англичан в Египте… Американцы обеспечили себе поддержку на месте, используя добрые чувства наших сторонников, внушив им, будто они, англоамериканские силы, действуют в согласии с нами… Маршал Петен, несомненно, отдаст приказ выступить в Африке против союзников… Немцы сумеют найти предлог, чтобы вмешаться…». Я добавлял: «Американцы сначала думали, что они смогут в этом году открыть второй фронт во Франции. Вот почему, нуждаясь в нас, они вступили на путь, определенный их меморандумом от 9 июля. Теперь их план изменился».
Отныне все стало ясно. Стратегические замыслы союзников окончательно определились. Что касается их политической линии, то она базировалась на священном эгоизме. Вот почему я был меньше чем когда-либо склонен придавать значение идеологическим формулам, которыми они пытались прикрыться. Можно ли было принимать всерьез подчеркнутую щепетильность Вашингтона, который заявлял, что, держа на дистанции генерала де Голля, он поступал так якобы затем, чтобы предоставить французам свободу предстоящего выбора их правительства? Ведь этот же Вашингтон в то же самое время поддерживал официальные отношения с диктатурой Виши и готов был договориться с любым, кто откроет американским войскам ворота в Северную Африку! Можно ли было верить в искренность заявлений Лондона, который, желая оправдать свое вмешательство в дела подмандатной Франции территории Леванта, твердил о правах арабов на независимость, когда англичане посадили в Индии за решетку Ганди и Неру, сурово карали в Ираке сторонников Рашида Али и диктовали Фуруку, королю Египта, состав его правительства? Да что там! Сегодня, как и вчера, надо было исходить только из интересов Франции.
Между тем Кэйзи решил, что пришла пора проявить себя. Как бы ни были благи его намерения, он начал действовать таким образом, что нечего было надеяться на благополучный исход.
9 августа он предложил мне «откровенную дискуссию», чтобы установить более удовлетворительные отношения в интересах обеих стран, «ибо, — писал он, — у меня сложилось впечатление, что отношения в Сирии и Ливане достигли критической точки». К несчастью, английский министр счел необходимым добавить: «Приглашаю Вас встретиться со мной в Каире. Если эта встреча не состоится, я буду вынужден доложить премьер-министру о существующем положении, как оно представляется мне». Выражения, к которым он прибег в своем послании, вынудили меня ответить, что я готов обсудить с ним важные вопросы, но только в Бейруте, поскольку во время двух визитов, которые я имел удовольствие нанести ему в Каире, мы не смогли прийти к соглашению.
Тут снова в дело вмешался Черчилль. 31 августа он телеграфировал мне из Лондона, что он, как и я, считает положение серьезным… что он чувствует необходимость обсудить его со мной как можно скорее; что он просит меня ускорить возвращение в Лондон и сообщить ему, какого числа меня ожидать. Я мог только «поблагодарить английского премьер-министра за сделанное мне приглашение», сообщить ему, что «я, конечно, предприму эту поездку при первой же возможности, но что обстановка не позволяет мне сейчас покинуть Левант», повторить ему, что «готов хоть сегодня начать переговоры с Кэйзи в Бейруте». Наконец, 7 сентября, когда напряжение достигло предела, я вручил Кэйзи через посла Эллё, который прибыл ко мне из Тегерана, меморандум, уточняющий наши претензии.
Продолжая спор, я старался навести порядок внутри страны. Надо было добиться, чтобы два местных правительства неуклонно выполняли свои функции, в частности в области финансов и снабжения, где дела шли из рук вон плохо. С другой стороны, надо было осведомить их о нашей позиции относительно выборов. Альфред Наккаш и шейх Тадж-эд-дин побывали у меня, один 2 сентября, а второй 4 сентября. Я принял их с большой помпой. И тот и другой осыпали меня изъявлениями доброй воли. Оба они почувствовали себя гораздо увереннее на своих местах, видя устойчивость французских властей, и, отбросив прежние колебания, готовы были принять меры, могущие уравновесить баланс, упорядочить работу зернового агентства, ограничить спекуляцию. В согласии с ними и с генералом Катру я поддерживал решение, принятое Французским национальным комитетом, провести новые выборы только будущим летом. Но тогда уж выборы обязательно должны состояться, если только стратегическое положение не слишком осложнится.
Во время моего пребывания в Бейруте я вступил в контакт с целым рядом лиц, следуя восточному обычаю, по которому судить и решать, не собрав предварительно мнений и не оказав знаков внимания, и неловко и непристойно.
В резиденцию «Сосны», где я остановился, являлось множество посетителей; все заверяли меня в своем желании иметь в стране правительство, способное выполнять свои обязанности, но каждый при этом выказывал себя апостолом того или иного вида партикуляризма, который, с тех пор как забрезжила заря истории, как раз и мешал государству выполнять свою миссию. Все беседы подтвердили мое убеждение, что Сирия и Ливан, получив независимость, ничего не потеряют от присутствия Франции, а, напротив, выиграют.
Преимущества, которые давало присутствие Франции обеим этим странам, были бесспорны, да к тому же и не оспаривались. О чем бы ни шла речь: о коммунальном обслуживании, о строительных работах, об образовании, о медицинской службе, о содействии французов в качестве советников в административном аппарате, в органах народного просвещения, правосудия, службы порядка, общественных работ, о связях профессиональных, интеллектуальных, родственных между выходцами из Франции и сирийцами и ливанцами, — эти тысячи нитей отвечали интересам и чувствам обеих сторон. Во всех канцеляриях, на стройках, в школах, больницах, которые я посетил, все думали и говорили, что необходимо поддерживать эти связи, на каких бы основах ни установились будущие политические отношения между Парижем, Дамаском и Бейрутом.
Само собой разумеется, я старался также дать достаточно сильный толчок военной организации. Большинство чисто французских частей находились тогда в Египте. Мы оставили в Леванте лишь несколько подразделений. Эта крайняя скудость наличного состава французских войск доказывала, впрочем, что авторитет Франции строится отнюдь не на основе силы. Таким образом, на «специальные», то есть на сирийские и ливанские, войска возлагалась задача непосредственно обеспечить безопасность этих двух государств. А ведь им в любую минуту могла грозить опасность. И в самом деле, в конце лета 1942 вермахт двигался к предгорьям Кавказа, в то время как итало-немецкие армии угрожали дельте Нила. Если враг одержит победу на одном из этих театров войны, путь в Малую Азию будет ему открыт. Поэтому-то мы делали все, чтобы усилить численно и качественно туземные войска на Ближнем Востоке.