Генерал Делаттр отправил мне 3 января ответное послание, с которым передавал текст полученного им от Деверса приказа об отходе. Он сообщал о своем намерении выдвинуть к Страсбуру 3-ю североафриканскую дивизию, позиции которой займет 10-я дивизия, но при этом, по его мнению, следовало бы приостановить действие моего приказа до получения согласия со стороны союзного верховного командования. В обоснование своей точки зрения Делаттр ссылался на «необходимость прикрытия его левого фланга силами VII-й американской армии», а также на «стержневую роль, которую играла его 1-я армия в союзнической группировке».
Я, естественно, был крайне заинтересован в том, чтобы генерал Эйзенхауэр вошел в мое положение. Но независимо от того, какую позицию он займет, для себя я решил, что 1-я французская армия должна выполнить отданные мною приказы. В очередном письме, отправленном генералу Делаттру по телеграфу утром 3 января, я расставил все точки над «i». «Мне не очень понравилось, — писал я, — Ваше последнее послание… 1-я армия и Вы лично являетесь составной частью союзнической группировки войск в силу той единственной причины, что так решило французское правительство, и исключительно до того момента, пока им не будет принято иное решение… Если Вы уже приготовились или готовитесь оставить Эльзас, правительство не может пойти на это без крупного сражения, даже — и я повторяю это — даже если Ваш левый фланг оказался или окажется открытым в результате отвода войск Вашими соседями». Одновременно я отправил письмо Эйзенхауэру в подтверждение своего решения.
Итак, правительство взяло на себя всю полноту ответственности, и его воля была открыто провозглашена. Этого было достаточно, чтобы генерал Делаттр тут же приступил к действиям, которых я от него ждал. Он вложил в них всю свою душу и все умение. В тот же вечер, 3 января, он телеграфировал мне, что «один пехотный полк будет направлен ночью в Страсбур, а 5 января на место прибудет дивизия Гийома, готовая к обороне города».
Во второй половине дня 3 января я прибыл в Версаль. При мне находился Жуэн. Черчилль, получив мое послание, также собирался прибыть с желанием, судя по всему, выступить в роли посредника. Генерал Эйзенхауэр изложил ситуацию, которая действительно представлялась крайне серьезной. Он не стал скрывать ни масштабов и мощи немецкого наступления в Арденнах, ни появления у противника новых видов оружия, в том числе реактивной авиации и танков типа «пантера», которые поколебали моральный дух союзнических войск и поразили даже его самого. «В настоящее время, — говорил он, — главная угроза, похоже, предотвращена. Но необходимо вернуть утраченные позиции и вновь овладеть инициативой.
Мне, следовательно, надлежит восполнить резервы. Говоря об Эльзасе, где в течение двух суток противник развивает свой успех, я должен сказать, что кольмарский плацдарм делает наши позиции непрочными. Именно поэтому я отдал приказ занять другие, менее протяженные».
«Если бы мы проводили военные игры, — заявил я Эйзенхауэру, — я мог бы с Вами согласиться. Но я смотрю на вещи под несколько иным углом зрения. Отступление в Эльзасе ведет к захвату врагом французской земли. С точки зрения стратегии, к этому факту можно отнестись лишь как к тактическому маневру, но для Франции это означало бы национальную катастрофу. Ибо для французов Эльзас — святая земля. С другой стороны, поскольку немцы считают эту провинцию своей территорией, они в, случае ее захвата, жестоко отомстят населению за героически проявленный патриотизм. Французское правительство не желает возвращения немцев в эту провинцию. В настоящее время речь идет о Страсбуре. Я отдал 1-й французской армии приказ защищать город. В любом случае она подчинится моему приказу. Но будет прискорбно, если это вызовет распыление союзнических сил и, возможно, даже нарушит систему единого командования, на практике осуществляемую коалицией. В связи с этим я обращаюсь к Вам с просьбой пересмотреть Ваш план действий и самому отдать приказ Деверсу твердо удерживать позиции в Эльзасе».
Эти слова произвели на главнокомандующего впечатление. Однако он счел необходимым выдвинуть возражение принципиального порядка: «Для того чтобы я изменил свои военные приказы, — ответил мне этот выдающийся солдат, — Вы приводите политические причины». — «Армии, — возразил я, — созданы для осуществления политики государств. Вы знаете лучше других, что стратегия охватывает не только чисто военные, но и моральные факторы. Для французского народа и французских солдат судьба Страсбура имеет огромное моральное значение». В таком же духе по этому вопросу высказался Черчилль. «Всю жизнь, — заметил он, — я являюсь свидетелем того, какое место занимает Эльзас в чувствах французов. Я, как и генерал де Голль, думаю, что этот фактор следует принять во внимание».