Эта же мысль, помимо требований, предъявляемых справедливостью и своевременностью, заставила меня ввести трудящихся в ряды ответственных участников деятельности предприятий. Единство Франции требовало, чтобы они вновь почувствовали свою принадлежность к национальному сообществу, от которого многие открещиваются из бунтарства или от отчаяния. Если к тому же рабочий класс вложит в общее дело все свои силы и способности, какой же начнется подъем производительности труда, мощи производства и, следовательно, мощи страны!
Для того, чтобы новая структура дала свои плоды, потребуется время. До того надо будет выжить. Возобновление работ на заводах и в шахтах, восстановление мостов, портов, железных дорог, каналов, электростанций, ремонт поездов, грузовиков, барж требовало усилий всего народа. При создавшемся положении вещей я хотел использовать во имя общественного блага все, что только возможно. Конечно, коммунисты тоже не были исключением, ведь в этот период само существование Франции находилось под угрозой, и для ее спасения весь народ должен был приняться за дело. Я вовсе не питал иллюзий насчет лояльности той или иной партии. Я слишком хорошо знал, что любая из них, особенно ФКП, нацелена на захват полной власти, и если только я дам послабление, она тут же пойдет на приступ. Но участие коммунистической партии в Сопротивлении, влияние ее на рабочий класс, желание общества и мое собственное желание видеть ее повернувшейся лицом ко всей нации побудили меня дать коммунистам место в работе по восстановлению страны. Упираясь, огрызаясь, вставая на дыбы, ФКП идет в общей упряжке и, слушаясь узды, вместе со всеми тянет нагруженную телегу. Мое дело — держать поводья. У меня достанет на это сил во имя доверия, выказанного мне французским народом.
Политика единства побудила меня уже в Алжире ввести коммунистов в мое правительство. То же я сделал и в Париже. Кроме того, один комиссар Республики, три префекта и много высокопоставленных чиновников были назначены из выходцев из «партии»{55}, чтобы испытать их на этих постах. В [116] Консультативной ассамблее я дал возможность коммунистам быть представленными соответственно их значимости. В ноябре 1944 я принял предложение министра юстиции предоставить г-ну Морису Торезу, осужденному пять лет тому назад за дезертирство, помилование по амнистии. Решение об амнистии было оглашено Советом министров. Генеральный секретарь «партии» отныне мог покинуть Москву и вернуться на родину. Впрочем, уже давно со всех сторон меня призывают к снисходительности в отношении него. Само заинтересованное лицо присылало мне множество ходатайств. Однако, если я и счел необходимым проявить великодушие и именно в это время, то по своему собственному решению. С учетом давних обстоятельств, происшедших с тех пор событий, потребностей сегодняшнего дня возвращение Мориса Тореза на пост главы ФКП могло дать больше выгоды, чем беспокойства.
Так и будет, пока я сам буду находиться во главе государства и нации. Настойчиво, день за днем, коммунисты будут расточать угрозы и дутые обещания. Тем не менее, они не сделают попытки переворота. Даже более того, пока я буду у власти, не произойдет ни одной забастовки. Несомненно, что «партия» не предпринимала никаких мер, чтобы воздействовать на мнение политиков, профсоюзов, избирателей и подчинить себе другие политические течения, чтобы использовать в своих целях их комплекс неполноценности, сложившийся ввиду собственной несостоятельности, и их тайное желание заставить де Голля уйти в отставку. Но когда целью коммунистов вместо захвата власти становится обеспечение перевеса голосов в рамках парламентского режима, общество рискует гораздо меньше. Правда, на моем пути они постарались поставить как можно больше препятствий и развязали закулисную кампанию по моей дискредитации. Однако вплоть до моего ухода со своего поста они воздерживались от открытого непризнания моей власти и от оскорбления моей личности. Везде, где я появлялся, их представители всегда выказывали мне уважение, а их избиратели в толпе всегда кричали вместе со всеми «Да здравствует де Голль!».
Что касается Тореза, то, продолжая усилия по продвижению коммунистических идей, он много раз действовал в интересах французского государства и оказывал правительству услуги. На следующий же день после своего возвращения во [117] Францию он принял участие в ликвидации остатков отрядов «патриотической милиции», которые кое-кто из его соратников упорно поддерживал. В той мере, в какой ему это позволяли суровые и жесткие правила его партии, Торез выступал против незаконных действий Комитетов освобождения и актов насилия, к которым были склонны некоторые экстремистски настроенные группы. Многим рабочим, в частности, шахтерам, прислушивающимся к его «проповедям», он постоянно давал инструкции работать по мере сил и участвовать во что бы то ни стало в процессе производства. Была ли это всего лишь политическая тактика? Не хочу в этом разбираться. Мне достаточно было того, что это шло на пользу Франции.
На самом деле руководители «партии», отказываясь временно от навязывания своих позиций, были нацелены в основном на подготовку того, что должно было последовать после победы в войне. Так же обстояло дело и с другими политическими партиями и течениями. По мере того, как определялась перспектива результатов выборов, каждая из них занималась только собой, своей организацией, составлением отдельной программы. Сначала Комитеты освобождения объединялись повсюду, чтобы потребовать созыва «съезда французского Сопротивления», но попытка эта ни к чему не привела ввиду немедленно проявившегося противостояния между кругами, вдохновляемыми коммунистами, и всеми прочими. С этого времени все внимание было перенесено на съезды различных партий. В ноябре был созван съезд социалистов. В январе настала очередь «Движения за национальное освобождение», затем «Национального фронта». В феврале собрались делегаты «Республиканской федерации», вслед за ними делегаты бывшей «Социалистической французской партии», и одновременно создавалось «Республиканское народное движение». В течение того же месяца социалисты и коммунисты решили действовать заодно и создали т. н. «комитет согласия» для управления совместной деятельности. В апреле провела заседание «Коммунистическая молодежь». В это время руководители «Радикальной партии» начали перегруппировку. Короче говоря, инструменты, на которых все эти годы играли под сурдинку, зазвучали во весь голос.
Само собой разумеется, я напрямую не вмешивался в деятельность ни одной из этих групп. Но я пристально следил за развитием политических сил в стране. В течение ближайшего [118] времени, естественно, съезды и резолюции не будут иметь большого значения, поскольку де Голль находится у власти и будет продолжать управлять до тех пор, пока не сдержит свое слово, данное стране. Но он это сделает в самое короткое время. И тогда произойдет то, что в значительной степени будет зависеть от планов, разрабатываемых в настоящее время. Я должен сказать, что участники процесса разработки этих планов меня разочаровывали.
Больше всего меня поражало в реформирующихся партиях их горячее желание взять в свои руки, как только представится такая возможность, всю власть в Республике и их неспособность, видимая уже сейчас, эффективно ее осуществлять. В этом отношении ничто не позволяло предвидеть какие-либо улучшения, по сравнению с пустыми уловками, в которых заключалась довоенная политика правящего режима, приведшая страну к страшной катастрофе. На словах все друг за другом горячо отказывались от такой практики. «Революция!» — вот какой лозунг преобладал во всех выступлениях. Но никто не уточнял, что это значит на самом деле, какие реальные изменения должны быть добровольно или насильно осуществлены и, важнее всего, какая власть и с какими полномочиями возьмет на себя их выполнение. Коммунисты же знали, чего хотели. Но они воздерживались от объяснения всех своих планов. Партии, которые бросались смелыми фразами, но по сути своей были вполне умеренны, осмотрительно прикрывались лозунгом Жоржа Бидо «Революция через закон!». Левые группы или выдававшие себя за таковых были суровы в критике и приветствовали исключительные меры, но идеалистичны и разобщены во всем, что касалось конструктивных решений. Принимая делегации, читая газеты, слушая ораторов, я приходил к мысли, что революция для зарождающихся партий была не акцией с определенными целями и подразумевающей действие и риск, но позицией постоянного недовольства любой политикой, даже если они изначально ратовали за нее.