Так обстояло дело, когда в мае месяце американцы потребовали от нас отвести наши войска к границе 1939. На территориях, которые они предлагали нам освободить, должны были разместиться войска союзников. Это было доведено до сведения нашего министерства иностранных дел г-ном Кэффри, разъяснено генералу Дойену генералом Гриттенбергом, командующим американским оккупационным корпусом в Пьемонте, заявлено президентом Трумэном Жоржу Бидо во время его визита в Вашингтон. Свое требование об отводе наших войск американцы не могли подкрепить никакими договоренностями с нами, ни отпавшими к этому времени соображениями военной целесообразности. Они ссылались всего-навсего на собственное решение не предвосхищать территориальных изменений довоенного устройства мира до подписания ожидаемых мирных договоров. Понятно, что подобные претензии Вашингтон предъявлял только французам и только в отношении альпийских территорий.
В значительной степени этот инцидент объяснялся стремлением США к гегемонии в мире, которое они не скрывали и которое я никогда не оставлял без ответа. Но прежде всего я усматривал в этом происки англичан, ибо в это время Великобритания готовилась осуществить решающий маневр на Востоке. [208] Для Лондона было сподручнее сначала подтолкнуть к конфликту с Парижем Вашингтон. Многие факты убеждали меня в том, что я не ошибался.
Главнокомандующий войсками в Италии генерал Александер, выполняя волю Черчилля, направил к Танде, Бриге и Вентимилье находившиеся под его началом итальянские части, что, согласись мы с этим, привело бы к восстановлению суверенитета Рима над этим районом. Последовал резкий обмен мнениями между Гриттенбергом, который хотел занять удерживаемую нами территорию, и Дойеном, всячески этому противившимся. Французский генерал, более удачливый в битвах, чем в переговорах, письменно уведомил своего коллегу, что «в случае необходимости, он пойдет на крайние меры в соответствии с предписаниями генерала де Голля». Ставка главнокомандующего в Италии не преминула оповестить корреспондентов газет, что, согласно моему приказу, французские войска готовы открыть огонь по американским солдатам. Более того, из секретных источников мне поступила копия телеграммы британского премьер-министра американскому президенту, в которой Черчилль называл меня «врагом союзников», призывал Трумэна проявить по отношению ко мне непреклонность и утверждал, что «если верить информации, поступившей из французских политических кругов, этого будет вполне достаточно, чтобы вызвать скорый крах генерала де Голля как лидера нации».
Хотя Трумэн отличался меньшей страстностью и большей рассудительностью, он также решил заявить о себе. 6 июня американский посол Кэффри направил Министерству иностранных дел Франции ноту, в которой «выражал озабоченность его правительства по поводу продолжающегося пребывания французских вооруженных сил в некоторых районах северозападной Италии», заявлял протест против позиции, занятой генералом Дойеном, и требовал отвода наших войск. Вслед за этим Дафф Купер также поспешил заявить, что «правительство Ее Величества полностью согласно с точкой зрения Соединенных Штатов». На следующий день я получил личное послание от президента США. Трумэн сообщал мне о том беспокойстве, которое вызвала у него угроза, содержащаяся в словах генерала Дойена. Он увещевал меня отдать распоряжение об отводе войск до «того момента, когда станет возможным разумное удовлетворение любых требований, которые французское правительство [209] пожелает высказать относительно границы». Если же я не откликнусь на его просьбу, он-де будет вынужден «приостановить поставки вооружения и боеприпасов, направляемых французской армии американской службой снабжения». «Однако, — следовало довольно курьезное добавление, — поставки продовольствия будут продолжаться».
Я не стал делать трагедии из послания Трумэна. Мне показалось более уместным добавить несколько капель масла для более гладкой работы механизма франко-американских отношений в условиях, когда англичане дали официально знать о своей готовности применить силу против французских войск в Сирии. Я ответил президенту, что «ни в приказах французского правительства, ни в приказах генерала Дойена не содержалось, естественно, намерения силой воспротивиться присутствию американцев в альпийской зоне, что в этой зоне находятся одновременно и американские и французские войска, которые, как и повсюду, живут в товарищеском согласии». Вопрос заключался не в сосуществовании французов и их союзников, а в «вытеснении французов союзниками с территории, которая была отвоевана нашими солдатами у немецких и итало-фашистских войск и где, к тому же, многие деревни заселены лицами французского происхождения». Я обратил внимание Гарри Трумэна на то, что «насильственное изгнание наших войск из этого района, совпадающее во времени с аналогичными действиями англичан по отношению к нам в Сирии, могло бы привести к серьезным изменениям в чувствах французского народа». Наконец, я написал, что, идя навстречу лично ему, Трумэну, «в той мере, в какой это для нас возможно, я посылаю к Александеру Жуэна, с тем чтобы они вдвоем попытались найти решение».
В конечном итоге проблема разрешилась так, что мы стали обладателями того, к чему стремились. Правда, в проекте соглашения, разработанном штабом Александера и генералом Карпантье, который представлял Жуэна, предусматривался поэтапный отвод наших войск к границе 1939. Но, за исключением положений, касающихся долины Аосты, которую мы решили за собой не оставлять, я отверг данный проект, согласившись лишь на доступ в спорные коммуны небольших союзнических отрядов при условии их полного невмешательства в административные дела. Что касалось итальянских войск, то я потребовал, чтобы они держались от данного района [210] подальше. Следует сказать, что, пока шли переговоры, мы осуществляли политику свершившихся фактов. Кантоны Тенда и Брига успели избрать муниципальные власти, которые провозгласили о своем присоединении к Франции. В бывших итальянских анклавах у перевалов Малый Сен-Бернар, Изеран, Монсени, Мон-Женевр мы передали пастбища и леса близлежащим французским деревням. Население долины Аосты, с помощью посланных нами офицеров связи и созданной ими милиции, заявило устами своего Комитета освобождения об установлении режима местной автономии. Мы не стали настаивать лишь на Вентимилье, поскольку в настроении ее жителей, как нам показалось, не было единства. Стоит также отметить, что сразу же после поражения Черчилля на выборах в конце июля небольшая группа американских и английских солдат покинули спорные территории. 25 сентября, прибыв с визитом в Париж, Альчиде Де Гаспери{90}, заменивший на посту министра иностранных дел Италии умершего графа Сфорцу, попросил меня уточнить наши условия будущего мирного договора. Я ответил ему то же, что до этого говорил итальянскому послу Сарагату{91}: мы хотим, чтобы за нами было юридически признано лишь то, чем мы владеем фактически. Де Гаспери хотя и не без вздоха, но заявил, что такие положения договора для Италии приемлемы и она без обиняков поставит под ним свою подпись. Так и произошло на деле.
В то время, как эти проблемы то обострялись, то сглаживались, играя роль отвлекающего маневра, на Ближнем Востоке [211] разыгрались главные события. Уже давно националистический угар арабов и стремление англичан стать единовластными хозяевами в этом регионе легли в основу общей антифранцузской коалиции. До последнего времени наши недоброжелатели действовали с оглядкой. Теперь же всякие предосторожности были излишни, и они перешли в открытое совместное наступление.
Театром их действий была выбрана Сирия. После выборов 1943 президент Сирийской республики Шукри Куатли{92} и его сменяющие друг друга правительства стали предъявлять нам непомерные требования. Более того, в этой стране, страдающей от нестабильности и укоренившегося политиканства руководителей, правительство постоянно направляло против нас массовое недовольство населения. И это несмотря на то, что мы сами в 1941 предоставили Сирии независимость. Совсем недавно она была приглашена благодаря усилиям Франции на конференцию в Сан-Франциско в качестве суверенного государства. За последние четыре года мы постепенно передали ей принадлежавшие нам атрибуты власти в области административного управления, финансов, экономики, полиции, дипломатии. Но поскольку мы оставались страной, владевшей мандатом на эту территорию и, следовательно, несли ответственность за оборону и соблюдение там порядка, мы сохранили руководство сирийскими вооруженными силами и разместили в некоторых местах небольшие французские гарнизоны. Благодаря этому с 1941 Сирия не знала никаких беспорядков, в то время как в Египте, Палестине, Трансиордании и Ираке, где управляли англичане, происходили крупные волнения.