Прокоп, мой подмастерье, молчаливый, но любопытный, держал клещи. Он переворачивал заготовку, как я показывал — быстро, аккуратно, без лишних движений. Научился почти мгновенно.
Горн ревел, пламя плясало над чёрной пастью, и другие подмастерья, Илья и Федор, молодые ребята, нажимали на меха, поддувая воздух в огонь. Без постоянной тяги жар упадет, и металл остынет. Меха у нас двойные — воздух идет постоянно, это очень экономит время. Каждый толчок гнал воздух в пламя, заставляя угли пылать. Удержать правильный жар — почти такое же мастерство, как и ковать. Перегреешь — железо зацветёт, станет хрупким. Не дожмёшь — тоже плохо.
Повезло мне с подмастерьями. Ребята толковые, хотят учиться. Работа кузнеца им интересна. Надо быстрее их учить, чтоб могли работать сами.
Всё шло, как и должно идти. Но в голове крутилось другое. Не покидала мысль о том, что этого мало.
Сколько бы самострелов мы ни сделали, они всё равно не переломят ход войны. Да, они хороши. Мощные, точные. Но это оружие всё равно стреляет по одному. Зарядить, выстрелить, зарядить снова — и пока это происходит, на нас уже бегут вдесятеро больше татар, тоже стреляя из своих луков и готовя сабли для рукопашного боя. Даже за городской стеной против такого числа не выстоишь.
Чтобы побеждать, нужен порох для ружей и пушек. Победу принесет не разовый залп, как в засаде у рудника, а частая, мощная стрельба. Подавляющая. Разрушающая. Такая, чтобы враг не думал приближаться и не мог спрятаться за своими укрытиями.
Солдат и пушек у нас мало, но так наши шансы возрастают в разы.
Я вытер руки об фартук и сел на чурбак. Порох…
Он простой. Состав известен — сера, селитра и древесный уголь. Всё. Вопрос не в формуле. Вопрос в добыче и очистке.
С древесным углём всё просто. Выбираем мягкую древесину — ольху, иву, липу. Жжём в ямах, накрытых травой, глиной и землей. Главное — не допускать доступа воздуха, чтобы древесина не сгорела, а обуглилась. Когда дым посветлеет и пойдёт ровно — это признак, что обугливание завершилось. Тогда яму быстро открывают, вытаскивают уголь, остужают и хранят в сухом месте. Получается лёгкий, пористый, почти шелковистый уголь. Его легко перетереть в порошок.
Но это самое простое. С углём мы справимся.
Теперь — сера.
Сера не валяется под ногами, это не глина. Но я знаю, что её можно найти в залежах пирита — блестящего камня с металлическим блеском, который многие принимают за золото. Он распространён в районе Урала и, возможно, есть и здесь, в Сибири. С пирита серу можно выпаривать: медленно нагревать камни в закрытом горшке с отверстием, выводящим пары в другой сосуд. Там они оседают, и на стенках появляется жёлтая кристаллическая сера.
Другой способ — из сернистых источников или залежей гипса. Но для этого нужно месторождение, с ним гораздо посложнее.
А вот селитра — настоящая головная боль.
Это калиевая соль азотной кислоты, в природе она очень редко встречается в чистом виде. Её, правда, можно добывать из навозных отстойников.
Процесс такой: собирается земля, в которой гнило много навоза и отбросов. Её замачивают, процеживают, выпаривают, и в осадке остаётся белая кристаллическая масса. Это и есть селитра, только грязная. Её надо очищать — перегонять повторно, растворять и осаждать.
По хорошему, это надо делать, отбросив всякую брезгливость. Найти место где-нибудь за хлевом, где можно выкопать яму, накрыть её досками и оставить гнить все органические останки. Через пару месяцев начнёт потихоньку вырабатываться селитра.
Завтра она не появится. Или даже через месяц. Этот процесс очень долгий. С подогревом, перемешиванием и прочим — несколько месяцев. Если оставить все само собой — почти через год.
Созревание идёт месяцами. Азотистые соединения накапливаются медленно, потихоньку переходя в селитру. Потом их нужно вымывать, выпаривать, собирать осадок, снова вымывать — иначе вместо пороха будет грязь.
Можно немного ускорить процесс. Если добавить больше золы, щёлочь в ней немного ускорит разложение. И больше мочи, да. Иногда в селитроварнях даже держали животных прямо над ямой, чтобы они удобряли её без посредников. И тепло. Чем выше температура, тем быстрее идут процессы.
Как-то так!
И если всё пойдёт, как задумано, порох нашему отряду экономить не придется.
Пирит Ермак уже дал задание искать. Возможно, придется поговорить еще с местными. Вдруг они видели что-то подобное в окрестностях. А селитровую яму надо ставить прямо сейчас. Результат будет нескоро, поэтому время затягивать нельзя. С тем числом животных, которые находятся в городе, яма даст селитры на несколько десятков тысяч выстрелов в год.
Я решил пойти с этим вопросом к Ермаку.
Он был в своей избе. Она стояла неподалеку от часовни и размерами не сильно отличалась от моей. Никакой роскоши. Я постучался и вошел.
Ермак сидел на лавке у стола. Перед ним миска с похлёбкой, кусок чёрного хлеба. Он ел медленно, как человек, в жизни которого бывали голодные дни и который привык ценить еду.
Атаман глянул на меня, не поднимаясь.
— Здравствуй, Максим. Ты с чем?
— Здравствуй, Ермак Тимофеевич. По делу, — ответил я. — Насчёт будущего.
Он усмехнулся, отложил ложку.
— У тебя всё по будущему. Ну, давай.
— Мы делаем самострелы. Но их мало, ими одними татар не победить. Нужно огнестрельное оружие.
— Пушки ты придумал хорошие, — сказал Ермак. — Выстрелили, побили врагов. Но дело даже не в пушках. Пороха у нас мало.
— Вот об этом и говорю, — кивнул я. — Надо делать порох самим. Уголь у нас есть. С серой пока сложно, но я надеюсь найти месторождение или пирит. А вот селитру можно начать делать уже сейчас. Нужна яма. В нее мы покидаем навоз. Поставим над ней клетки с животными. Со временем из неё начнёт выходить селитра. Её потом придется промывать, сушить, снова промывать.
Ермак слушал внимательно, не шевелясь.
— Правильно говоришь. Как селитру делают, я слышал. Про ямы эти. Только, — он поднял палец, — во-первых: так весь город провоняет, а казаки этого не поймут. Они, конечно, терпеливые, но не настолько. Будут говорить, что живем посреди навоза. Ропот пойдет.
— Яму можно сделать подальше, где-нибудь в углу.
— Не думаю, что это сильно поможет, — покачал головой Ермак. — Если ветер пойдет на город, почувствуют все.
Я промолчал.
— Ладно. Второе, — продолжил он. — Серы всё равно нет. Сколько ты будешь ждать, пока найдётся твой серный камень? Месяц? Полгода? А бой может быть через неделю.
— Я не говорю, что завтра всё заработает. Но если не начать — не будет и через полгода. А так хотя бы будет шанс.
— А третье, — Ермак чуть подался вперёд, — Самое главное. Если Кучум прознает, что навоз можно превращать в селитру, он тоже начнёт. А у него людей куда больше. И ресурсов. И животных. И места. И если он начнет порох делать, а не получать его понемногу с Бухары, нам конец. Мы же ему сами идею подадим.
Я почувствовал, что Ермак прав. Не придерёшься к его словам.
— Ты хочешь, чтобы я отдал приказ начать варить селитру из дерьма, — сказал он, — а в результате пока что получу вонючую яму, без пороха и с риском, что татары сами начнут это делать. Верно?
— Верно, — ответил я. — Но другого выхода не вижу.
— Думай, Максим, думай, — произнес Ермак. — Думаешь, я не хочу пороха? Еще как хочу! Но таким способом мы сейчас можем перепрыгнуть из огня да в полымя.
И Ермак вернулся к своей похлёбке. Я вышел, ничего не сказав.
Значит, пойду дальше делать свои самострелы.
Я почти дошел до кузни и там увидел Дашу. В белом платье, не в черном, в котором она пряталась в ночной темноте. Она стояла, разговаривала с какой-то девушкой, держащей большую корзину. Затем та ушла, и мы встретились взглядами.
Лицо Даши было грустным. Она совершенно не напоминала ту девушку, с которой мы я ходил в ночное путешествие на речку.
Я подошёл к ней.
— Что случилось?