Что теперь?
Сквозь дым мы видели лагерь татар. Те смотрели на бушующее пламя. Раздавались редкие затихающие крики тех, кто еще не успел умереть.
Через час огонь и под стенами, и во рву погас, но татары не нападали. Никаких сигналов слышно не было. Татары сидели на земле или ходили из стороны в стороны, не показывая привычной бравады или презрения к врагу.
– Неужели что‑то случилось? – мрачно пробормотал я так, чтобы меня никто не услышал.
Какой тонкий у меня сегодня юмор.
Потом прошло еще несколько часов. Ермак начал отпускать со стен людей, чтобы те по очереди могли отдохнуть и поесть. Ничего не происходило до самой темноты. Только потом, ночью, была опять объявлена тревога.
– Зашевелились, – сурово сказал Прохор, вглядываясь в темноту и положив руку на ствол ружья. – Сейчас снова пойдут. Мало им оказалось.
Но он оказался неправ.
Татары собирали лагерь и уходили, оставив своих мертвых, штурмовые лестницы и мусор. Перед этим прогудел лишь один рожок – тихо, печально, признавая поражение.
Татары уходили туда, откуда пришли.
Казаки молчали, чтобы неосторожным словом не спугнуть это чудо – победу. Только сейчас многие поняли, как мало у нас было шансов. Но мы выиграли, черт побери, выиграли!
Ночь была тихой. Неслышно светили безразличные к миру людей звезды, и луна одаривала землю своим мертвенным светом.
Кони шли медленно. Ночью путь тяжелее, но Кучум хотел только в темноте, чтоб она хоть немного скрыла позор того, что случилось.
Советники и телохранители держались в отдалении. Никто не хотел приближаться к хану в такую минуту. В плохом настроении Кучум был способен на что угодно. А что он мог сделать сейчас, даже подумать страшно.
Но один человек на лошади отличался от остальных.
Он ехал пусть и не рядом с ханом, но и не в такой дали, как все. Где‑то в тридцати шагах от него.
Кучум медленно обернулся, будто не веря, что кто‑то может даже отчасти нарушить его одиночество, затем кивнул, подзывая человека к себе. Тот немедленно подъехал, и его лошадь пошла рядом с конем хана.
– Слушаю тебя, мой повелитель, произнес человек.
На вид ему было лет сорок. Главным на его немного пухлом лице была одна черта – хитрость. То, как он сейчас подобострастно улыбался, как смотрел, говорило именно о ней.
– Скажи, Карачи, мы ведь все правильно сделали?
– Да, мой повелитель. Люди были потрясены. С таким они не сталкивались. Твои воины не боятся ничего, но увиденное сегодня для них слишком непонятно. Они должны это пережить. Огонь должен много дней приходить к ним во снах и воспоминаниях, чтобы они привыкли к нему.
– Сейчас мне кажется, что надо было снова идти на стены.
– Ты поступил мудро, не сделав этого. Люди могли не подчиниться приказу. Слишком внезапно все произошло. Мог произойти бунт. И было бы гораздо хуже.
– Мы проиграли, – скривил губы Кучум. – Проиграли.
– Нет, мой повелитель, ни в коем случае. Мы лишь отступили на шаг, чтобы наброситься на врага с удвоенной яростью. Победа любит смелых, но еще больше любит мудрых. Она придет к нам.
– Ты умный, Карачи, – мрачно хмыкнул Кучум. – Я помню, когда ты заманил в ловушку отряд Ивана Кольцо. Мне до последнего не верилось, что у тебя получится.
– Ты вдохновил меня на это, – расплылся в улыбке Карачи. – Без твоего согласия ничего бы не получилось. Ах, какая была битва! Сотни стрел из леса! Никто из казаков даже не успел схватиться за ружье. Обман – вот доблесть воина. Хитрость – оружие куда острее сабли.
Впервые за последние несколько часов Кучум улыбнулся.
– Ты так говоришь, будто знаешь, что делать.
– Знаю, мой повелитель. Знаю. Никто из тех, кто едет за тобой, не знает, а я знаю.
– Неужели? – недоверчиво поднял голову Кучум.
– Да, – ответил Карачи. – Нам всего лишь надо быть сильными и безжалостными. Не только к врагу, но и к своим. Они должны гибнуть за тебя, мой повелитель, и благодарить судьбу за то, что удостоила их такой чести.
– Безжалостными… – проговорил хан. – Безжалостными – легко. Нет ничего проще, чем выбросить жалость. Но неужели хватит только этого?
– Ты очень мудр, мой повелитель! – улыбка Карачи стала еще шире. – Нет, но я знаю, как справиться с новым страшным оружием Ермака. Мы вернемся!
Глава 4
На рассвете все жители Сибира собрались перед острогом.
Все, кроме погибших и раненых.
Ждали, что скажет Ермак. Как и перед нападением Кучума, все молчали, но это молчание было уже другим – счастливым, радостным. Но казалось, что люди еще не могут поверить, что все кончилось, что город выстоял, а враг – побежден.
Ермак остановился, повёл взглядом по рядам и заговорил. Не крича, но так, чтобы слышал каждый:
– Братцы… Сегодня мы стояли, как скала. Татарская орда ушла с позором! Каждый из нас видел, как шли на нас сотни… тысячи. Мы знали, что если дрогнем – нас сомнут, как сухую ветку. Но мы не дрогнули. Стояли. И отстояли! За это вам честь и хвала, братцы. Каждый заслужил свою долю, каждый сделал своё дело. Потому мы сейчас и живы.
Несколько человек перекрестились. Кто‑то глухо кашлянул.
Ермак оглянулся на в сторону степи, туда, где только что находилось войско Кучума.
– Враг ушёл. Но не забудем – он вернётся. И нам надо быть готовыми. Не будет легко. Каждый из нас видел, как смерть ходит рядом. Мы потеряли друзей. Кто‑то сейчас в лазарете стонет, кто‑то не вернулся. Но знайте – их кровь не зря пролита. Пока мы вместе, нас не сломать.
Люди стояли молча. Кто‑то тёр ладонью щеку, кто‑то кивал сам себе.
– Сегодня мы показали, что значит быть казаком, – сказал Ермак уже громче. – А потому что, когда придут снова – а они придут, – мы их встретим так же. И снова победим.
Он вскинул руку, будто подытоживая сказанное:
– За Русь! За братьев наших!
И по городу прокатилось громкое, будто на всю Сибирь:
– Ураааааа!
Затем Ермак пошел в «совещательную избу», и махнул всему «командному составу» следовать за ним. Все верно, надо срочно решать гору вопросов.
– Сколько наших погибло? – первым делом спросил Ермак.
– Четверо, – ответил Матвей. – Попали под стрелы. Еще четырнадцать раненых, но все несильно. Когда стоишь на стене, почти спрятавшись, стрела либо убивает, попав в шею или голову, либо бьет по рукам.
– Похороним, как полагается, – вздохнул Ермак. – А остальные пусть поправляются, и снова готовятся к бою.
– Вылечатся, Ермак Тимофеевич, – сказал Матвей. – Когда я был ребенком, мне мой отец говорил, что у победителей раны заживают быстрее. А мы победили.
– Надо быстрее хоронить татар, – добавил Мещеряк. – Нельзя, чтоб тела лежали на жаре. Я уже отправил гонцов за муллой. Не приедет – закопаем просто так без молитв. И никаких обид. Мы за муллой посылали.
– Приедет он, – махнул рукой Ермак. – Иначе он сделать не сможет. Но наши, кто за ним поехал, пусть говорят каждому встречному, что они за муллой. На всякий случай. Чтоб не говорили потом, что мы его не пустили. Нам надо показать, что мы честно воюем.
– Конечно, – кивнул Матвей. – Я им все объяснил.
– Тела относим на кладбище. Трофеи – сюда, перед острогом, в общую кучу. Потом делить будем, как полагается. Десятую часть – на общак, остальное – на каждого. Десятники, сотники – присматривать, чтоб ни у кого и мыслей не возникло себе забрать. Не дай бог кого заметим – будет бит кнутом.
– Что у нас с порохом? – Ермак повернулся к Семену, нашему артиллеристу.
Тот засопел.
– Плохо, Ермак Тимофеевич. – На второй такой бой не хватит. Осталась четверть от того, что была.
Ермак помрачнел.
– Без пороха нам беда. Хотя у нас есть огненные трубы, которыми мы и победили. Но все равно, в поле их не потащишь. Они только для стен.
Все согласно закивали.