И это очень плохо.
Поэтому я, раздав ценные указания по производству арбалетов и строительству всевозможных кузниц и сушилок, взял огнемет, кучу войлока (столько, сколько смог найти), и отправился на стрельбище экспериментировать.
Сухой сантиметровый войлок, не промазанный глиной, сдавался огнемету довольно быстро. Десяток секунд – и все, прогорал. А вот после промазки глиной держался куда дольше. Полминуты – вполне. Дополнительно хорошо смоченный водой – минуту. А если сделать еще и раствор из золы и пропитать им войлок, то еще секунд двадцать.
Итого почти полторы минуты.
Целая вечность.
Добавка соли, гашеной извести, мела (толченых ракушек) увеличивало еще больше. Еще можно применить кипяченую хвою. Кипяток удалит из нее смолу, и получившая смесь образует на ткани пленку, которая будет работать вместе с глиной, задерживая огонь.
Но и полторы минуты кучумовский татарин находится под стеной или на лестнице не будет. Он либо погибнет, либо заберется на стену и вступит в рукопашную схватку.
Стена‑то у нас не слишком высокая, пятиметровая.
Те, кто держат лестницы, чтобы их не отбросили, окажутся защищены еще лучше, а то и прикрыты переносными конструкциями, которые возьмут на себя основной огневой удар.
Мда, задача.
Головы татар будут закрыты колпаками, сквозь которые они ни черта не увидят, но это не большая проблема, как показывает опыт Европы. Залезут наверх – тут же сбросят.
Весить войлочное одеяние будет не десять килограмм, и даже, возможно, не двадцать, но забраться в нем по лестнице тренированному человеку очень даже можно. И даже не только по лестнице, но и по привязанной к крюку веревке. Ее тоже можно пропитать разными составами, и мгновенно она не сгорит.
А что если добавить в горючую смесь толченого угля? По идее, он должен добавить жару. Конечно, хорошо к нему еще и селитры… но ее отдельно нет, она вся в остатках пороха.
Попробовал!
Да, действительно, стало лучше. Десяток‑другой – третий секунд было снято. Дымить пламя стало тоже сильнее, хотя не уверен, что это надо записать в плюс.
Но этого мало. Что же еще придумать?
А вот что! Железные опилки.
Добавленные в огненную смесь, они увеличивают температуру горения. Мелкие металлические частицы накаляются докрасна, достигая температуры около тысячи градусов и превращаются в железные угли и прожигают защиту.
Ну‑ка, попробуем.
Я дошел до кузни, насобирал, сопровождаемый удивленными взглядами людей, металлических опилок, а потом высыпал их смесь.
Эффект был! Войлок стал держать огонь секунд сорок. Это уже намного лучше, хотя все равно, не панацея. Но кое‑что. Больше, я наверное, ничего не сделаю. Разве что с селитрой вопрос решу, но это надо делать не прямо сейчас.
Таким образом получается, что принципиально восстановить эффективность огнеметов не получится. Войлочная защита вместе с различными пропитками будет действовать, хотя ее можно уменьшить. Огнемет теперь не чудо‑оружие, каким был еще совсем недавно, но вместе с арбалетами и прочими устройствами он еще сможет послужить защите города.
Ночь дышала сыростью и холодом. Черкас Александров и его спутники спрятались за кустами, не отводя глаз от тусклого костерка, зажжённого татарами. Пламя почти погасло, но в нём ещё угадывались тлеющие угли. Трое татар расположились на небольшом возвышении – словно специально для того, чтобы видеть реку.
– Днём не пройдём, ночью – тоже, – тихо произнёс Черкас, едва шевеля губами. Его спутники, Микита и Кондрат, стояли рядом, молча наблюдая за патрулём. – Эти трое отсюда не уйдут. Их оставили следить.
Микита едва заметно кивнул:
– Могут вернуться и остальные. Их было больше десятка.
– Могут, – согласился Кондрат.
Черкас слегка повернулся к нему:
– Нужно спешить. Пока мы не уберём их, дальше не пройти.
Все трое замолчали. Было ясно, что ждать нельзя. Промедление могло означать приход подкрепления.
– Идем, – наконец сказал Черкас. Голос его звучал спокойно и твёрдо. – Ножами.
Микита кивнул. В темноте его лицо было почти невидимо.
Они поднялись осторожно, медленно, избегая малейшего шума. Сапоги остались у лодки, как и арбалеты с ружьями. Только ножи – короткие, удобные, острые. Каждый проверил свой клинок, потрогав пальцем лезвие.
Патруль на берегу уже почти уснул. Один татарин сидел, привалившись к дереву, его голова его клонилась на грудь. Другой, лёжа на боку, глядя на реку рассеянным взглядом. Третий, казалось, спал совсем, повернувшись спиной к воде. Рядом с ним находился лук и колчан со стрелами.
Черкас указал рукой. Микита должен был взять того, что у дерева, Кондрат – лежащего, сам Черкас – того, возле которого лежал лук.
Подкрадывались медленно. Кусты и деревья скрывали казаков. Каждый шаг был выверен, ноги ступали только туда, где мягкая земля гасила малейший звук. Лежащий тяжело вздохнул, не подозревая, что этот вздох – последний в его жизни…
Вблизи Черкас хорошо рассмотрел лицо татарина. Молодой, не старше двадцати, глаза полузакрыты. Черкас не колебался. Одно движение – ладонь закрыла рот врагу, нож мягко вошёл под подбородок вверх, достигнув мозга. Тело дёрнулось и обмякло.
Слева раздался короткий звук удара ножом. Это Микита справился со спящим. Третий татарин только начал поднимать голову, почувствовав неладное, но было поздно. Кондрат вонзил клинок сбоку в шею, перерезав горло. Татарин дёрнулся, но через секунду затих.
Всё кончилось быстро. Патруль был убит бесшумно, аккуратно, без суеты.
– В воду, – едва слышно сказал Черкас. – Чтобы не нашли сразу.
Тела, обыскав, перетащили вниз по берегу и спрятали в камышах. Костёр погасили, забросав угли влажной землёй.
Спустя несколько минут казаки уже снова гребли по реке. Вёсла опускались бесшумно, и лодка скользила вперёд, не оставляя следов.
Глава 11
Царь Федор Иванович сидел у окна, задумчиво перебирая пальцами край парчового покрывала. Слабый свет свечи едва освещал комнату, заставляя тени колыхаться по углам, словно живые существа. Он был бледен, глаза его были беспокойны, а лицо выдавало тревогу и печаль.
– Государь, – тихо обратился к нему Борис Годунов, стоя чуть поодаль и внимательно наблюдая за царём. – Ты устал. Позволь, я распоряжусь, чтобы слуги приготовили тебе постель.
Царь вздрогнул и повернулся к Борису с тревожным взглядом.
– Не хочу я спать, Борис Фёдорович. Иначе снова увижу его. Ночью снова приходил отец мой, Иван Васильевич, царство ему небесное. Ничего не говорил, только смотрел на меня. Так строго и сурово, как бывало при жизни. Что это значит, как думаешь?
Годунов приблизился и остановился рядом, внимательно глядя в глаза царю.
– Не беспокойся, государь. Это всего лишь сон. Душа твоя скорбит о родителе. Покойному царю небось и самому невдомёк, что тревожит он тебя своим видом.
– Боюсь я, Борис, – едва слышно проговорил Фёдор, опустив взгляд на руки. – Боюсь я, что не справлюсь с делами, что батюшка мой гневается на меня с того света. Ведь я ничего в государственных делах не разумею. Дела эти тягостны для меня. Как же мне теперь быть?
Годунов осторожно присел напротив и взял руку царя в свою. Голос его звучал мягко и уверенно, будто успокаивая ребёнка.
– Не печалься, государь. Нет таких дел, что были бы тебе неподвластны. Ты, царь, помазанник Божий, и нет никого, кто был бы достойнее тебя сидеть на этом престоле. А что касается дел государственных, так на то и есть твои слуги верные, чтоб помогать тебе. Я буду рядом и во всём поддержу.
Фёдор смотрел на Бориса с надеждой, но тревога не покидала его глаз.
– Ты говоришь так уверенно, Борис Фёдорович. Но сердце моё полно сомнений. Как бы не разгневать мне Господа. Ведь страна – это большая ответственность, люди ждут решений, а я их дать не могу.