Для сравнения, напоминаю – мощность арбалета с рычагом – «козьей ногой», который я сделал сразу после появления в отряде, и который так хорошо себя зарекомендовал – двести килограмм. Скорострельного многозарядника «русского чо ко ну» (ну или средневекового «автомата Калашникова, ха) все с той же 'козьей ногой», который планируется запустить в массовое производство – сто пятьдесят килограмм. Арбалета с «английским воротом», болт из которого не пробьет разве что броню танка – до пятисот, а этот монстр – почти вдвое больше.
Вот так‑то!
Если сравнивать с пищалью, болт из такого арбалета за счет своей остроты в большинстве случаев обладает даже большей пробиваемостью, если удар не произойдет по металлу под слишком большим углом, что приведет к «соскальзыванию» и рикошету.
Тетива от таких нагрузок, конечно, изнашивается быстро.
Кранекин, редукторный ворот, прикрепляемый на арбалет, состоял из корпуса, вращающейся рукоятки, системы шестерён, храповика и зубчатой тяги или крюков, которые зацеплялись за тетиву. Перед натяжением механизм устанавливался на арбалет, а после – снимался, после чего можно было стрелять.
Масса арбалета – от пяти до восьми килограммов. Сам кранекин весил от полутора до двух с половиной килограммов, так что общий вес нередко превышал одиннадцать килограммов.
Перезарядка занимала не менее сорока секунд, а в боевых условиях – ещё дольше. Скорострельность была крайне низкой: один выстрел в минуту, в лучшем случае – два. Боевой болт весил от шестидесяти до ста двадцати граммов, а то и больше. Скорость полёта болта составляла порядка шестидесяти‑восьмидесяти метров в секунду.
Прицельная дальность составляла от шестидесяти до ста метров, в зависимости от погодных условий и типа болта. Максимальная дальность – до трех сотен метров, но точная стрельба на таких расстояниях была очень затруднительна.
В общем, мощность колоссальна. Может поражать цели в доспехах, не требует пороха и надёжен в дождь и сырость. Благодаря высокой точности и отсутствию отдачи, стрелок мог тщательно прицелиться.
Однако недостатки у него тоже были. Главный – это чрезвычайно низкая скорострельность, делающая его непригодным для манёвренного боя. Конструкция была громоздкой и тяжёлой, использовать её «с рук» было невозможно – требовался упор или специальная подставка. Сам кранекин был сложным механизмом, чувствительным к загрязнениям, влаге и морозу. При повреждении или износе зубьев он становился непригодным к использованию, а ремонт требовал высокой квалификации. Производство таких арбалетов – штука очень трудоёмкая.
Стоит ли вообще за него браться?
Все придется делать вручную. Пробойниками, зубилами, и прочим. Почти что на глаз. Но… попробую. Смелость города берет. Или, в нашем случае, обороняет. Да и жить так интересней – ставить перед собой сложные цели и задачи.
Итого – решено. Десяток за полгода нужно будет все‑таки сообразить. Наиболее сложное буду делать сам, остальное кому‑нибудь поручу.
Помимо прочего, у такого жуткого оружия есть еще и психологическая составляющая. Когда знаешь, что у тебя есть то, что способно потрясти врага – это повышает боевой дух.
Таким образом, к весеннему отражению штурма у нас должно быть штук двести многозарядников, двадцать арбалетов с английским воротом, и десяток «кранекинов»
Река была черная, как деготь. Луна пряталась за облаками, и света от нее почти не было. Лодка скользила бесшумно – весла обмотали тряпками, ключины смазали салом. Шесть человек сидели, сгорбившись, стараясь лишний раз не шевелиться.
Елисей Скрыпник находился на корме. Он знал эти места, как свои пять пальцев – не раз и не два ходил по реке с казаками Ермака. Теперь он плыл обратно, но уже совсем с другими целями. Перед ним сидели пятеро головорезов Анисима.
Прохор Колотухин, которого за глаза звали Тюленем, замер посередине лодки. Широкая, как дверной проем, даже в темноте его фигура казалась совершенно чудовищной. Весло в его руках выглядело игрушкой.
– Далеко еще? – спросил, дергая щекой, Митка Салтыков по прозвищу Бритва.
– Далеко, если по ночам идти, а днем прятаться. – тихо ответил Елисей. – Если и по свету будем плыть – гораздо ближе, но опасно.
С каждым днем заметно холодало. Осенние ночи на реке выдавались промозглые, сырость забиралась под одежду, леденила кости. От воды поднимался туман и белесыми клочьями полз по черной поверхности.
Косоглазый Харитон Бессонов повернул голову. Один глаз смотрел на Елисея, другой куда‑то вбок.
– Смотри, есаул, если что не так пойдет…
– Бывший есаул, – поправил его Елисей. – И все пойдут как надо.
Савва Губарев в своей драной рясе продолжал беззвучно бормотать себе под нос молитвы.
Вдруг раздался всплеск. Громкий, тяжелый, словно в воду уронили бревно. Или в нее рухнуло что‑то живое, огромное. Все замерли. По воде пошли волны, лодку закачало.
– Что это было? – выдохнул Митка, вцепившись в борт.
– Рыба, – буркнула Елисей, хотя сам не был уверен. Слишком жутко для рыбы.
– Рыба? – сумасшедший Савва вдруг перестал бормотать. – Это не рыба. Это водяной дух. Он знает, что мы задумали.
– Заткнись, монах, – прошипел Харитон. – Какие духи? Осетр, может, или сом большой.
Но все сильно напряглись. В темноте, на черной воде любой звук казался зловещим. Снова плеснуло, пусть и не так и сильно, и в отдалении. Что‑то большое двигалось в темноте.
– Грести тише, – скомандовал Прохор. – Не шуметь. И помалкивать.
Елисей чувствовал, как внутри у него все сжималось. Эти пятеро пугали его не меньше, чем неведомое существо в реке. Каждый из них был готов убить его при первом же подозрении.
К рассвету добрались до излучины, где берег порос ивняком. Елисей направил лодку в заросли. Ветки царапали по бортам и шуршали.
– Здесь встанем, – командовал он. – Вытаскивайте.
Вшестером вытянули лодку на берег, завели глубже в кусты. Митка нарезал ножом веток и засыпал борт. Савва, продолжая бормотать свои молитвы, принес большую охапку травы и положил ее к лежащему на земле носу лодки, сделав его невидимым даже вблизи.
– Костра не разводить, – предупредил Елисей. – Есть будем холодное. Спать придется по очереди.
– Татары могут появиться? – спросил Тюлень, усевшись на землю.
– Могут. Лучше сидеть в кустах и помалкивать.
Они достали из мешков сухари, вяленое мясо и начали жевать. Утренний холод пробирал до костей. Без огня согреться было нечем.
День тянулся медленно. Пятеро спали, один караулил. Комары ели немилосердно, но огонь разводить нельзя – дым выдаст их издалека.
Ближе к полудню Левонтий, который сидел на страже, прошипел:
– Тихо! Тихо!
Все мгновенно упали на траву. Елисей осторожно приподнял голову. По дороге ехали всадники. Много, человек тридцать или больше. Татары. Кони фыркали, оружие позвякивало. Один из всадников остановился прямо напротив их укрытия, глядя через реку.
Елисей почувствовал, как Митка схватился за нож. Прижал его руку к земле – не дергайся, дурак. Татарин постоял, развернул коня, поехал дальше. За ним последовали и остальные.
Они подождали еще с час.
– Пронесло, – выдохнул Харитон. Его глаз дрожал.
Следующей ночью путь продолжился. Плыли в кромешной тьме – луна так и не показывалась из‑за туч. Ориентироваться можно было лишь по редким звездам в разрывах облаков.
Снова был жуткий всплеск, на этот раз совсем близко. Лодку качало так, что вода плеснула через борт.
– Господи, спаси и сохрани, – забормотал Савва. – Защити рабов твоих от нечистой силы…
– Да что же это такое? – Митка вцепился в весло побелевшими костяшками пальцев.
Елисей молчал, глядя в черную воду. Старики Кашлыке говорили, что с в этих реках плавают огромные осетры, намного больше лодок, и такие сомы такие, что телёнка утянут на глубину. Но это была не рыба. Что‑то другое, древнее, страшное.