– Хорошо у вас. Как дома.
– Так и есть дом, – ответила Даша.
И правда – дом. Впервые за долгое время у меня появился настоящий дом. Не временное пристанище, не казарма, не угол в чужой избе. Дом, где меня ждут, где есть тепло не только от печи.
Даша научила меня заваривать травы. Показала, какие от усталости, какие от головной боли, какие просто для вкуса.
– Это иван‑чай, – объяснила она, перебирая сушёные листья. – А это мята, душица. Смешаешь – получится вкусно и полезно.
Я пробовал заваривать сам, но у неё всегда получалось лучше. Может, дело в пропорциях, а может, в том, что она делала это с душой.
Вечером, когда солнце уже клонилось к закату и длинные тени степных шатров легли на землю, невдалеке от лагере Кучума поднялась суета. Мурза Карачи руководил странным процессом – установкой в землю толстых бревен. Строй заостренных рогатин уже был готов и торчал неподалеку.
Хан Кучум расположился метрах в ста на ковре и наблюдал за происходящим с непроницаемым выражением лица.
– Сейчас посмотрим, что получится, – сказал Карачи, разглядывая будущую «стену». – Ермак держит город, и у нас не только сабли да стрелы должны быть. Подожжём его стены, как в старые времена палили остроги русских.
Бревна вбили в землю на глубину почти в метр, поставив их вплотную, как венцы настоящей крепостной стены, и промазали глиной. Глину привезли из ближайшей ямы – серую, вязкую, и она быстро подсохла на вечернем ветру. Получилась грубая, но правдоподобная имитация участка Искера – около десяти метров в длину и три человеческих роста в высоту.
– Вот и город, – ухмыльнулся он и скомандовал воинам:
– Смотрите, не загоритесь сами!
Затем махнул рукой и пришел к Кучуму.
Подошли двое, неся багры с загнутыми крюками, и под прикрики старшего начали соскребать глину с нижней части «стены». Глина держалась крепко, и воинам приходилось лупить багром, чтобы отбить куски. Сухие хлопья падали на землю, обнажая тёмное дерево.
– Вот так и под Ермаком делать будем, – пояснил Карачи хану, наблюдая, как образуется тёмная полоса высотой в полметра вдоль всей линии. – Без этого глиняная кожа не даст пламени взяться.
Когда нижний венец оказался чистым, подвезли вязанки хвороста. Они были туго перевязаны лыком и пропитаны смолой, которую добыли, расплавив её в котле над костром. Рядом уже кипел второй котёл – в нём варилась густая, тягучая смесь смолы и жира, которая должна гореть еще сильнее, а воины перемешивали её деревянными лопатами.
По команде хворост начали укладывать у подножия стены. Сначала – сухие фашины и берестяные свёртки, потом поверх – толстые чурки, облитые смолой. Один из нукеров принёс длинный шест, на конце которого висел кожаный мешочек с ещё тёплой смоляной массой, и аккуратно вылил её прямо на стену. Смола стекала, заполняя щели между брёвен.
– Теперь жар у нас будет липнуть к самой стене, – снова пояснил Карачи хану.
Поджиг начался с двух концов. Первые факелы зажгли бересту, пламя быстро охватило хворост, зашипела смола. С каждой минутой огонь становился всё ярче: смоляные чурки потрескивали, а из щелей вырывались струйки чёрного дыма.
Минут через десять воины начали подбрасывать новые поленья и хворост, не давая пламени падать. У огня стало так жарко, что люди отходили подальше, прикрывая лица.
– Смотри! – крикнул один, указывая на стену. Дерево в месте, где смола стекала толще всего, уже начало темнеть и обугливаться, а кое‑где прорывались язычки огня. Глина, что осталась на верхних бревнах, потрескалась и осыпалась от жара, обнажая новые участки древесины.
Через несколько минут низ стены загорелся. Теперь жар поднимался все выше и выше. Если бы это была настоящая городская стена, пламя уже могло бы перекинуться на внутренние настилы и башни. Но Карачи не стал дожидаться большого пожара – он поднял руку, давая знак прекратить, и татары потащили к стене воду в бурдюках.
– Видишь, повелитель? – гордо сказал он, глядя на обугленные бревна. – Это не сказки. Если работать вчетвером‑пятером, под прикрытием щитов и стрел, за полчаса можно прогрызть дыру даже в Искере. Главное – снять глину и держать жар, не давая ему стихнуть.
– У меня есть план, – добавил Карачи. – При штурме вперед пойдет целая группа, где каждый будет знать что ему делать. А теперь попробуем сжечь рогатины. Но с ними все будет гораздо проще.
В землю было вбито с полсотни обтёсанных стволов – сосновых, толщиной в руку, длиной в рост человека с копьём. Нижний конец заострён и вколочен почти на локоть в землю, верхний – в сторону «противника», наклонён и обструган. Между рогатинами остались узкие проходы.
Татары натаскали к «частоколу» охапки хвороста, бересту, сухие ветви и обрезки. Всё сложили вдоль основания рогатин, полили смолой и жиром.
Затем двое нукеров достали из костра горящие головни и подожгли бересту с подветренной стороны. Темный дым пошёл сразу, тонкими струями, вился и тянулся вверх.
Через пару минут сухая кора начала чернеть и лопаться. Жар усиливался. Рогатины потрескивали, по ним бежали узкие полоски пламени.
Через четверть часа несколько рогатин упали сами – основание сгорело напрочь. Остальные держались, но при лёгком толчке багром падали на землю. Рогатины пылали, как поваленные деревья при лесном пожаре – ярко, пугающе.
– Я доволен, – Кучум заговорил впервые за время испытаний. – Очень доволен. Теперь у нас все должно получиться. Огонь и вправду будет на нашей стороне.
Глава 15
Лодка скользила по тёмной воде Иртыша почти бесшумно. Елисей Скрыпник сидел на корме, глядя в черноту впереди. Бандиты гребли размеренно, стараясь не плескать вёслами. До Сибира оставалось пара дней пути, а может, даже меньше, если грести без остановки.
Ночь была безлунной, только звёзды отражались в чёрной воде. Берега угадывались по более густой тени. Где‑то впереди должен был быть поворот, где скалистый выступ вдавался в реку.
Вдруг Елисей услышал какой‑то звук.
– Тише, – прошептал он, хотя никто и не разговаривал.
Прохор Тюлень и Митка перестали грести и замерли, позволяя лодке идти по инерции. Остальные сделали то же самое.
– Вроде никого, – недоуменно пробормотал Прохор.
Но вдруг послышался тихий плеск воды. Потом – глухой стук, словно весло ударилось о борт. Звук доносился справа, из‑за тёмной громады скалы. Все опять замерли.
– Там кто‑то есть, – едва слышно сказал Митка Салтыков.
Елисей поднял руку, призывая к молчанию. Снова плеск. Да, правильно. Кто‑то точно был за скалой, в небольшой заводи.
– К берегу, – одними губами приказал Елисей. – Тихо.
Прав командовать у него не было, но сейчас спорить бандиты не стали. Они медленно подгребли к левому берегу, подальше от скал, и вытащили лодку на песок, стараясь не шуметь. Левонтий Чернавка, самый ловкий, первым ступил на берег.
– Пойду гляну, – шепнул он.
– Я с тобой, – сказал Бритва, доставая нож.
– И я, – добавил Харитон Бессонов, косоглазый, с каменным лицом, и взял лук.
Они двинулись вдоль берега, прячась за кустами и обогнули скалу. В небольшой заводи покачивалась долблёнка. В ней сидел человек – невысокий, плотный. Рыбак. Судя по одежде, не русский и не татарин. При свете проглянувшей на мгновение луны его получилось разглядеть.
Бандиты вернулись обратно.
– Рыбак, – сказал Левонтий. – Один. Остяк или вогул. Сидит в лодке.
– Опасно, – неуверенно проговорил Елисей. – Хотя откуда он узнает, кто тут. Да и луна спряталась.
– А если все‑таки увидит, когда мимо поплывём? – возразил Кривой. – И поймет, что лодка не татарская и не Ермака. Шесть русских ночью в плывущей откуда‑то лодке – это очень странно.
– Или сам в Кашлык поплывёт рыбу продавать, – добавил Тюлень. – И там проболтается. Нет, так нельзя.