Солнце опускалось всё ниже. Длинные тени вытянулись по поляне. Комары начали свою вечернюю атаку – вились над головами людей, кусали немилосердно. Митка морщился, но не смел пошевелиться, чтобы отогнать их.
«Но все‑таки надеюсь, что он стрелять не будет», – думал Елисей. – «Чёрт его знает, что у этого человека на уме. После выстрела он умрёт, но что толку от мёртвого? И дозор сюда прибежит»
Елисей снова пожалел, что ввязался в это дело. Слишком много может пойти не так.
Небо начало окрашиваться в розовые и оранжевые тона. В траве зашуршало – пробежала мышь. Птицы устроились на ночь, тихо переговаривались. Где‑то ухнула сова.
Солнце коснулось горизонта. Золотой свет залил поляну.
Внезапно в отдалении послышались шаги. Из‑за деревьев вынырнула фигура.
День выдался тяжёлым. С утра – в кузнице, к обеду – на руднике, к вечеру – опять кузница. Железо сегодня шло плохо, приходилось много перековывать. К тому же один из новеньких приложил к раскалённому металлу деревянную линейку. Измерить хотел! Та мгновенно вспыхнула и восстановлению не подлежала. Завоняло гарью немилосердно, она ведь была пропитана маслом и даже покрыта воском. Я смотрел на этого умника и недоумевал: как можно до такого додуматься?
К вечеру усталость навалилась свинцом. Руки не поднимались, в голове гудело. Из дел оставалось одно: пойти в лес, нарвать цветов для Даши. Она просила больше не ходить, говорила: опасно, татары могут быть рядом. Я кивал, соглашался, но всё равно тянуло. Хорошо, когда в избе цветы. И красиво, и запах стоит.
– В последний раз, – каждый день говорил я ей. – Сегодня точно в последний!
Она поняла, что бороться со мной в это вопросе бесполезно.
Я захватил пистолет, накинул кафтан и пошёл к воротам.
Стемнело ещё не до конца: полоска заката держалась над лесом, но в низинах уже сгущались сумерки. Караульные не спрашивали, куда я иду. Они вообще редко это делали, а я с недавних пор все‑таки большой (ну, почти) начальник.
Лес встретил тишиной. Под ногами хрустела прошлогодняя хвоя, пахло сырой землёй и корой. Лениво гудели комары. Я шёл знакомой тропой. Корни тут выпирают из земли. Помнил каждый поворот, каждую яму – однажды зацепился, споткнулся, и чуть не упал. С тех пор хожу осторожнее.
Дятел стучал где‑то в кронах. Птицы переговаривались перед сном – коротко, по‑деловому.
На поляне рос иван‑чай. Я сорвал несколько цветков. Дальше нашёл купальницу, колокольчики, таволгу. Собирал понемногу.
Темнота наступала быстро. Я пошел дальше, к дальнему краю поляны, и тут меня встретили.
Они вышли из‑за деревьев одновременно, будто по команде. Пятеро. Луки натянуты, стрелы направлены мне в грудь. Я замер с букетом в одной руке, другая машинально метнулась к пистолету.
– Не дёргайся, – прошипел худой с нервной ухмылкой. – А то ляжешь.
Я медленно поднял руки, выпустив цветы. Они рассыпались по траве – иван‑чай, колокольчики, зверобой. Всё, что собирал для Даши.
Огромный детина, похожий на медведя, подошёл сзади и выдернул пистолет из‑за пояса. Потом – нож из‑за голенища. Профессионально обыскал: проверил карманы, пояс, даже в сапоги заглянул.
– Теперь все, – буркнул он.
Кто они? Лица русские, не татары. Одежда простая, дорожная, говорят без акцента. Но что им от меня надо? По приказу Кучума действуют? Купил русских наёмников? Скорее всего, вышли еще не все, кто здесь находился.
Смуглый, гибкий тип достал моток верёвки.
– Руки за спину.
Я не двинулся, хотя на меня все еще была направлена пара стрел, а другие достали большие ножи.
– Быстрее! – рявкнул косоглазый. Один глаз смотрел мне в лицо, другой уходил вбок. Жуткое зрелище.
Медленно завёл руки за спину. Смуглый обмотал запястья верёвкой.
– Кто вы? Чего вам надо? – спросил я.
Вместо ответа худой сунул мне в рот тряпку. Потом на голову натянули мешок. Вонял он плесенью и прогорклым зерном.
Кто‑то – судя по шагу, медведеподобный – взвалил меня на плечо, как мешок с мукой. Понесли. Я попытался рвануться, но не тут то было. Меня потащили через лес. Ветки хлестали по ногам, носильщик пригибался, проходя под низкими сучьями.
Через полчаса я услышал плеск воды. Река. Меня бросили на что‑то твёрдое – долблёнку, судя по звуку. Кто‑то сел сверху на ноги, придавил.
– Давай, греби! – раздался новый голос. Почему‑то он показался мне знакомым.
Лодка качнулась и пошла. Вёсла мерно заскрипели в уключинах.
Я лежал, пытаясь понять, что происходит. Похищение – ясно. Но зачем? Если бы хотели убить, сделали бы это сразу. Значит, нужен живым.
Выкуп? У меня ничего нет, кроме знаний. Или как раз знания им и нужны? Кто‑то узнал про огнемёты, про новые арбалеты?
Через мешок ничего не видно. По звуку понял: их как минимум шестеро. Пятеро, что взяли меня, и ещё один.
Лодка шла быстро, по течению. Уплываем от Кашлыка. Но куда?
Тряпка во рту мешала дышать. Приходилось втягивать воздух носом через грубую ткань. Голова начала кружиться от нехватки воздуха.
Кто‑то наклонился надо мной.
– Не дёргайся и будешь жить, – прошептал у самого уха тот самый худой, я узнал его по интонации. – А начнёшь выделываться – прирежу. Мне всё равно, живой ты или мёртвый.
Врёт. Если бы было всё равно, давно бы прирезал. Значит, строгий приказ – живым.
Но от кого приказ? И куда меня везут?
Время тянулось мучительно медленно. Руки затекли, верёвки врезались в запястья. Тот, кто сидел на ногах – судя по весу, не «медведь», кто‑то полегче – иногда ёрзал, устраиваясь поудобнее.
Послышалось бормотание, словно молитва.
– Савва, заткнись! – рявкнул кто‑то.
Бормотание стихло.
Савва. Запомню. И другие имена наверняка всплывут – надо слушать.
– Митка, смени Харитона на вёслах, – снова голос того, кто меня нес.
Я лежал неподвижно, делая вид, что смирился. Пусть расслабятся, потеряют бдительность. Шанс будет. Главное – дождаться.
В голове крутилась одна мысль: кто они и что им нужно? Русские – но на кого работают? На Кучума? Еще на кого‑то? Или сами по себе, разбойники?
И как они знали, где и когда меня искать? Следили? Или кто‑то из своих сдал?
Мысль неприятная, но возможная. В отряде четыреста человек – всего не знаешь. Мог найтись предатель.
Уже утром лодка пристала к берегу. Сквозь мешок на голове немного показался свет. Меня снова подхватил Тюлень и занес в какие‑то заросли – судя по всему, днем похитившие меня собирались прятаться, а ночью плыть.
А потом мешок с головы был снят и я увидел человека, которого увидеть здесь очень не ожидал.
Елисей Скрыпник. Бывший есаул Ермака.
Он стоял, скрестив руки на груди, и смотрел на меня с усмешкой. Всё тот же острый профиль, те же холодные глаза. Только теперь одет не в казачий кафтан, а в простую дорожную одежду.
Кто‑то выдернул кляп изо рта. Я закашлялся, сплюнул, пытаясь выровнять дыхание.
– Елисей? – выдавил я, всё ещё не веря своим глазам. – Ты? Зачем ты это сделал?
Он присел на корточки рядом, разглядывая меня как трофей.
– Так надо, Максим, – спокойно сказал он. – Теперь тебя ждёт другая жизнь. Будешь служить не этим оборванным казакам, а уважаемым людям. Людям с деньгами и властью. Там ты по‑настоящему пригодишься. Нужны твои знания, твои навыки. А здесь… – он обвёл рукой лес и реку, – здесь всё бесполезно. Никому Ермак не нужен. Никому эта Сибирь не нужна. Строгановы уже отказались от замыслов, царю далеко, ему не до окраин. Вы тут все сдохнете через год‑другой или раньше.
– Нет, – сказал я твёрдо. – Я работать на твоих «уважаемых людей» не буду.
Елисей покачал головой.
– Максим, Максим… Ты не понимаешь. У тебя нет выбора. Работать будешь. Либо добровольно – и тогда тебе будет хорошо. Золото, почёт, всё что захочешь. Либо… – он посмотрел на бандитов, – либо тебе будет очень плохо. И всё равно будешь работать, только уже через боль и страдания. Выбор за тобой.