Для жидкостей использовались другие меры. Основной была ведро, равное примерно двенадцати с лишним литрам. Меньшими делениями служили кружка – около одного литра с небольшим, чарка – примерно одна десятая литра, а также штоф, появившийся позднее, в семнадцатом веке, и имевший объём около 1,2 литра. В быту часто употреблялся ковш, вмещавший от одного до двух литров.
В торговле и хозяйстве применялись и более крупные меры. Наиболее распространённой была бочка. Вместимость ее зависела от местных традиций, но в среднем составляла сорок–пятьдесят вёдер, то есть порядка пятисот–шестисот литров. Для домашних нужд употреблялись также корчаги и кумганы – большие глиняные сосуды объёмом до десяти–двенадцати литров.
Следует учитывать, что система мер в ту эпоху существенно различалась в зависимости от региона.
Ну а если коротко, для сыпучих продуктов главными мерами оставались четверик, осьмина и четверть, а для жидкостей – ведро и бочка.
Так что проблем – море. По сути, такая система мало чем отличается от «на глаз». В будущем, если мы выживем, нас неизбежно ожидает, потирая ладошки, вредная наука химия, и с ней необходима точность и еще раз точность. Граница между «мы взорвали враги» и «мы взлетели на воздух при изготовлении боеприпасов» очень тонка, и в осьминах – четвериках ее не отмерить.
Глава 20
Недолго думая, я сделал железный куб без крышки со стороной в десять сантиметров – именно чтоб изнутри расстояние было в десять сантиметров, не снаружи. Получился кубик емкостью в один литр. Потом аналогичным образом – поллитра (как много всего звучит в этом слове!). Хорошие вышли, мне понравились. Брутальные. Хоть в сибирскую палату мер и весов (нет такой? Придумаем!).
Затем показал свою работу Лаптю, Макару и остальным, кто собрался в мастерской.
– Будем по‑новому теперь мерять. Не четвериками, а как велит науке. Так точнее. Внутри помещается литр или поллитра.
Макар пожал плечами, Лапоть хмыкнул.
– Давай, пусть будет. А то раньше путались, и на глазок делали.
– На глазок – опасно, – сказал я. – Особенно для огненной смеси. Может и не потечь, и не загореться, а то и наоборот – вспыхнуть, когда не надо, и это будет очень плохо.
– Поллитрой, наверное, очень хорошо брагу мерять, – неожиданно вставил Лапоть.
Боже, как он прав. Я даже закашлялся.
– Сейчас не этого, – я остановил его творческий порыв. – Вот победим Кучума, тогда и будем брагой заниматься. А пока – чистый спирт! Я имею ввиду, спирт для добавления в огнеметную смесь.
Дополнительные железные меры нам пока были не нужны, а вот деревянные для сыпучего и глиняные для жидкостей должны пригодиться очень, поэтому я попросил Лаптя сделать несколько литровых кружек, а гончаров – горшков, чтоб воды в них вливалось столько же, сколько помещается в мой железный куб.
Их мы отдадим нашим «самогонщикам» – тем, кто делает спирт и тем, кто готовит огненную смесь. Там пропорции надо выдерживать поточнее.
Ну а дальше, думаю, и до рынка такая система потихоньку дойдет. Почему бы и нет? Так ведь намного удобнее, меньше путаницы.
Теперь настало время весов.
Сначала малые весы. Я взял для основы обрезок берёзовой дощечки, выстрогал её, сделав стойку и коромысло.
В центре просверлил маленькое отверстие, туда вставил тонкий железный прут. Получился шип, на котором коромысло могло качаться. Проверил: всё работало. Чтобы весы показывали вернее, закрепил тонкую пластинку – стрелку. Когда коромысло в равновесии – стрелка указывает вертикально.
Чашечки сделал из меди – взял старую побитую посудину, расплющил молотком, вырезал два круга, отковал неглубокие блюдечки. Края обточил, просверлил по три дырочки и подвесил их на нитях. Для подвеса взял крученый конский волос и тонкие льняные нити, пропитанные воском, чтобы не растрёпывались. Всё соединил. Получилось совсем как аптекарские весы (ну, почти).
С грузами пришлось повозиться. Эталонный килограмм у меня уже был ‑железный куб на литр воды. Отталкиваясь от него, я пошёл вниз: отлил кусочки свинца (сейчас он у нас почти драгоценность), и потом долго подпиливал, пока не вышли пятьсот грамм, сто и пятьдесят грамм. Дальше пока не стал, слишком много времени отнимает, потом как‑нибудь. На каждом грузике сделал зарубки или знаки – одну черту для пятидесяти грамм, две для ста и так далее. Так, чтобы любой, даже не слишком грамотный, мог разобраться.
С большими весами было не намного сложнее.
Сначала сколотил раму. Взял бревно, обтесал, сделал стойку. В центре рамы закрепил железный штырь – ось‑качалку. К нему подвесил массивное коромысло, деревянное, прочное, из лиственницы. Затем – платформы, на которые будут ставиться грузы и гири.
Их я попросил выточить помощника Лаптя из какого‑нибудь прочного дерева, используя мой килограммовый эталон. Теперь весы тоже можно использовать для приготовления той же горючей смеси.
Еще таких же весов, и маленьких, и больших, наделают мои помощники. Им намного легче работать, когда они смотрят на уже изготовленную вещь, чем когда объясняешь на словах или на чертежах. Хотя, в принципе, это верно почти для любого человека.
Город, к которому они шли столько дней, показался с реки буднично. Деревянные сараи, избы, над которыми тянулись полосы дыма. У пристани толпились люди: кто‑то носил мешки, кто‑то торговался, дети сновали под ногами. Это был город Строгановых – Сольвычегодск.
Черкас сидел в лодке, глядя по сторонам. Микита и Кондрат подгребли к берегу. Вода плеснула о борта, лодка мягко ударилась о берег.
– Дошли, – сказал Черкас.
– Дошли, – отозвался Микита, вытирая лоб.
Гавриил только кивнул.
Они встали, перетащили через борт пожитки, подтянули лодку выше по отмели, чтобы не унесло течением. Доски под ногами были мокрые и скользкие, сапоги глухо стучали по ним.
На пристани на них косились – новые лица здесь замечали быстро. Пара мальчишек остановилась и смотрела на лодку. Мужики, грузившие бочки, переговаривались о своем, но глазами провожали казаков.
Черкас еще раз огляделся. Пристань как пристань. Ничего особенного, но после долгой дороги всё казалось каким‑то необыкновенным.
Они вышли на берег и остановились рядом, будто проверяя друг друга. Люди продолжали боязливо смотреть на них – никто не знает, кто это, может, разбойники какие вернулись с диких земель.
В приказной избе было тепло. Печь топили щедро, даже чересчур. Со всех углов тянуло жаром. Яков и Семен сидели за столом и разбирали бумаги, что привёз дьяк из Перми. Рядом Максим перетирал в пальцах чётки и задумчиво смотрел в огонь.
Дверь скрипнула. На пороге показался слуга, молодой, с обветренным лицом. Он низко поклонился, не решаясь сразу заговорить.
– Ну? – нетерпеливо бросил Яков.
– Там человек, – сказал слуга. – Говорит, что от Ермака.
Братья переглянулись.
– От Ермака? – переспросил Максим, приподняв бровь. – Далекий путь проделал.
– Так он и говорит, – кивнул слуга. – Сам назвался Черкасом Александровым. Просится к вам.
В избе на миг повисла тишина. Потом Яков отложил папку, шумно вздохнул.
– Ну что ж, – сказал он. – Пусть войдёт. Раз уж добрался, послушаем.
– Добрался… – покрутил головой Максим. – Надо же. До самой Камы.
Дьяк, сидевший в углу с пером, тоже поднял голову. Приказчики переглянулись – новость была неожиданной.
Слуга кивнул и вышел. В избе снова заскрипел пол, двери открылись шире, и на пороге появился человек. Сотник Черкас Александров. Высокий, плечистый, в потертом кафтане. Лицо худое, обветренное, глаза усталые и жесткие.