Следующая выдалась самой холодной. Непонятно, это временный заморозок или зима в этом году настанет очень рано. В воде появились первые льдинки — тонкие, прозрачные, но уже предупреждающие о том, что скоро все покроется толстым слоем снега.
Радости они не добавили. Плыли молча, каждый думал о своем. Даже Савва заткнулся и перестал бормотать.
В очередной раз Елисей пожалел, что затеял этот поход, но деваться уже было некуда. Он боялся этих людей. Боялся больше, чем татар, Ермака, больше, чем неведомого существа в реке. Если эти захотят его убить, то наверняка сделают это медленно, без спешки. Елисей спрятал в сапог нож. Решил, что если что случится, будет драться до последнего и кого-нибудь из них на тот свет точно захватит.
Лодка плыла дальше в холодную, черную ночь. Где-то далеко впереди ждал Кашлык.
… Его звали Степан Кривцов по прозвищу Молчун — за то, что говорил мало, хотя обычно по делу. Лет тридцать, среднего роста, неприметный — такого в толпе не замечаешь. Обычные, русые волосы, негустая борода. Только глаза выдавали — умные, внимательные, все подмечающие.
В разведку Прохора Лиходеева он попал с начала похода. До того служил у купцов Строгановых — вел счетные книги, знал грамоту. Читал и писал не хуже дьяка. В Сибирь пошел за длинным рублем. Когда понял, что его здесь нет, хотел уйти, но потом все-таки остался. Ермак ценил грамотных, а Прохор Лиходеев — тем более. Разведчику, который умеет считать и, если надо, оставлять в укромных местах донесения, цены нет.
С Елисеем Скрыпником Степан сошелся быстро. Это произошло как-то само собой. Елисею был нужен человек, который может рассказать то, что происходит в городе, и Степану знакомство с почти что вторым человеком в отряде тоже было очень полезным. Потом, когда стало ясно, что Елисей будет возвращаться к Строгановым, Степан начал разговаривать с ним меньше, но и не избегать.
Елисей быстро понял, что Степана интересуют одни лишь деньги.
— Правильно на жизнь смотришь, — кивал Скрыпник. — Монеты — единственные, кто не обманывает. Человек сказал одно, потом другое, затем третье, а с деньгами проще. Они либо есть, либо их нет.
Перед уходом Елисей отвел его в сторону, и, оглянувшись, сказал:
— Степан, я на Русь иду. К Строгановым. Но я еще вернусь. Ты за казаком этим, за Максимом, приглядывай. Что делает, куда идет, с кем говорит. И вот что еще…
Скрыпник повел его в лесу, к старой сосне в трех верстах от города. Сосна была приметная — молния когда-то ударила и расщепила ствол, но дерево выжило.
— Сюда буду весточки класть, если что. Ты проверяй, когда в лес выходишь. Раз в несколько дней, хотя бы. Если письмо найдется — делай, что там написано. А мне ответ положили сюда же. Договорились? Если повезет, мы с тобой много денег на этом заработаем.
Степан не спрашивал, о чем он говорит. Понимал, что у Елисеи свои планы. Причем планы очень хитрые.
Первое время он проверял сосну раз в несколько дней, как и договаривались. Потом реже. Прохор Лиходеев гонял всех по лесам, высматривать татарские разъезды, и было некогда.
За Максимом наблюдателем было легко. Он целыми днями в кузницах пропадал, делал оружие, но часто выходил и в лес. Утром каждый день купался в Иртыше, а по вечерам встречался на реке с Дашей из лекарни. Степан, узнав это, только усмехался — неужели непонятно, кто куда и зачем идет.
Глава 13
Две недели печи в новых кузнях сушились, а я в это время вкалывал, как проклятый, стараясь все успеть. Хотел закончить опытный арбалет с английским воротом до того, как начнём массовую работу. Потому что когда она начнётся, мне будет ни до чего — только и буду бегать организовывать, объяснять, показывать. Самостоятельно новые работники ничего делать не смогут, да и не захотят.
Самой большой головной болью стал именно ворот. Плечи, крючки и прочие железки мы уже хорошо научились делать даже в наших примитивных условиях, а с вращающимся воротом пришлось повозиться.
Но, пусть и с большим трудом, после бесконечных подгонок и переделок все получилось. Вот оно, новое оружие. То, что поможет нам выжить.
Когда арбалет оказался полностью собран, посмотреть на него прибежали все кузнецы и плотники. Интересно — до жути. Такой же ватагой пошли его и испытывать. Первоначально всех впускать в острог даже не хотели — туда можно только казакам да «руководству», и мне пришлось настоять.
На шум пришел откуда-то Ермак — как мне показалось, он очень любил смотреть на испытания, и в этот раз его глаза тоже очень разгорелись.