— В плюс нам, — сказал Елисей. — В тумане нас не заметят.
— И мы никого не заметим, — ответил Харитон. — Прямо на нас выйдут — и все.
Туман продержался до полудня. А потом…
А потом невдалеке раздался крик:
— Кииик! Кииик!
Крик ястреба. Условный сигнал.
Бандиты схватились за оружие.
— Это не птица, — сказал Тюлень. — Уж я-то знаю. Это кто-то кричит, как она. Твой человек?
— Похоже на то, — ответил Елисей. — Сидите тихо. Скоро вернусь.
Птичьи крики раздались еще несколько раз.
Он пошел по лесу, на всякий случай держа нож наготове. В тридцати шагах от их места, наполовину спрятавшись за деревом, виднелась человеческая фигура.
— Кто? — негромко спросил Елисей.
— Степан.
Елисей расслабился, спрятал нож за пояс.
— Хорошо.
— Один пришёл? — спросил Елисей на всякий случай, подходя ближе.
— Один. Никто меня не видел.
Они отошли в сторону от землянки, сели на поваленное дерево.
— Быстро ты возвратился, — покачал головой Степан.
— Были на то причины. Рассказывай, что в городе.
Степан потер подбородок, собираясь с мыслями.
— Много чего было, пока тебя не было. Главное — Кучум приходил. Со всем войском. Тысяч пять, не меньше. Может, и шесть, а то и десять
— Видел я следы. А как вы отбились?
— С трудом. Но получилось. Максим, тот самый, придумал огненные трубы. Из них жидкий огонь бьёт, как из пасти дракона. Горит всё — люди, кони, дерево. Не потушишь. Татары в день штурма потеряли сотни людей. Жгли их, как свечки.
Елисей присвистнул.
— Огненные трубы?
— Ага. Течет из них жидкость из смолы, жира, крепкой браги, которую тоже Максим научился делать, и горит, как огонь в преисподней. Даже смотреть на это страшно. Под стенами после боя лежали горы горелого человеческого мяса.
— И Кучум отступил?
— Да. Они нападали наскоками, сначала стрелы выпустили, затем хотели рогатины попилить-пожечь, а потом пошли уже на стены… Полегло их там под тыщу человек…. Ушёл в Барабинские степи, как говорят. Зализывать раны. Но это не конец — он вернётся. По слухам, татары придумали защиту от огня.
— Это как?
— Толстый войлок, промазанный глиной. Накидки из него делают и одежду. Вроде помогает — огонь не сразу жгет. Но это все-таки слухи. Придется проверить, когда Кучум вернётся.
— А он вернётся?
— Обязательно. Злой он теперь, как тысяча чертей. Столько людей потерял. Отомстить хочет. Но не раньше весны — зимой воевать в Сибири смерть.
— А что с порохом? У казаков порох ещё есть? Или много его не потратили, когда с Кучумом воевали?
Степан грустно хмыкнул.
— Вот тут интересно. Был пороховой склад., как ты знаешь. В остроге. И тут — бах! Взрыв. Ночью. Татарин переоделся в сотника нашего, охрана его не прознала, кинул в окно бомбу. Попытался бежать, но застрелили. Очень удачно для Кучума получилось. Без пороха казаки — как без зубов. Пищали есть, а стрелять нечем. И огненные трубы неизвестно, помогут ли.
— И что теперь?
— А теперь Максим опять выкручивается. Делает самострелы. Но не простые, а особенные. Мощные и быстрые. Вроде стрела из такого пробивает толстую доску на сто шагов. И скоро перезаряжаются. — какой-то механизм придумал.
Елисей усмехнулся.
— Умный, значит, этот Максим.
— Очень умный. Хотя и странный. Делает такое, чего никто раньше не видел.
— Где он сейчас? В городе?
— В городе. В кузницах днями пропадает. Всех казаков заставил работать — кто стрелы точит, кто тетиву плетёт, кто ложа для самострелов делает. Ермак его поддерживает. Говорит — без Максима мы все погибнем. Но казаки недовольны, хотя и не все. Целый день в кузне — голова потом звенит. Я, правда, в мастерской по дереву. С Лаптем работаю. Не так уж и трудно. Даже интересно. А иначе скукота. Придешь в город и не знаешь, чем заняться.
— О как… — Елисей потер пальцы. — Уважаемым человеком стал этот Максим, если может весь отряд заставить работать…И Ермак к нему прислушивается. Даже удивительно. Был простым казаком, ничем не выделялся, и тут такое… Чудеса…
— А охрана у него есть?
Степан хмыкнул.
— Нет. Иногда с ним пара казаков бывает, но чаще один. Не боится.
— Но из города он выходит?
— Выходит. Еще как! По делам в течении дня, а потом каждый вечер.
— Зачем?
— Бабе своей за цветами, — Степан криво улыбнулся. — Сошёлся он с Дашей из лекарни. Той самой, что боль заговаривает. Красивая девка, но тоже странная. Два сапога — пара. Так вот, Максим ей каждый вечер цветы носит, уже, наверное, в избе складывать некуда. В лес ходит. На поляну, которая справа, если смотреть на ворота.