Слуга кивнул и вышел. В избе снова заскрипел пол, двери открылись шире, и на пороге появился человек. Сотник Черкас Александров. Высокий, плечистый, в потертом кафтане. Лицо худое, обветренное, глаза усталые и жесткие.
Он поклонился.
— Черкас Александров, — сказал он. — От атамана Ермака Тимофеевича.
Семен указал на лавку:
— Садись. Дорога длинная.
Черкас сел и сразу вынул из-за пазухи свёрток. Сургучная печать блеснула в свете огня.
— Грамота, — сказал он. — К вам.
Максим наклонился вперёд, разглядывая печать.
— Надо же, — повторил он тихо. — И правда от Ермака.
Максим взял грамоту и передал дьяку. Тот привычным движением проверил зарубку, провёл пальцем по сургучу. Лицо у него стало серьёзным.
— Печать настоящая, — сказал он. — Ермакова.
В избе снова стало тихо. Строгановы переглянулись.
— Ну что ж, — сказал Яков. — Раз дошёл — значит, нужда велика. Слушать будем.
Черкас кивнул, и в его усталых глазах мелькнула тень облегчения.
Дьяк уже собирался раскрыть грамоту, как Никита остановил его поднятой рукой.
— Постой, — устало сказал он, глядя на Черкаса. — Прежде скажи, что там. Ведь Кучум должен был ударить по вам — слухи такие шли.
Слова его прозвучали без лишних эмоций, но в избе все замолкли. Даже приказчики, обычно не вмешивавшиеся в речь хозяев, настороженно приподнялись на лавках.
Черкас кивнул, словно ждал такого вопроса.
— Живы, — сказал он. Голос был хриплый, усталый, но уверенный. — Было тяжело. Кучум и вправду собирал силу, хотел нас смять. Но отбились. Уничтожили множество его воинов.
— Как же вы это сделали?
— Кого с пушек и ружей, кого стрелами, а в основном огненными трубами.
— Что за огненные трубы?
— Есть у нас казак башковитый, он придумал такие. Огонь льется на головы врагов через железную трубу. Но постоянно уповать на них нельзя. Второй раз татары уже будут готовы. Они отошли только на время.
Дьяк медленно огласил письмо вслух.
Суть была проста: Нападение Кучума на Кашлык было отбито, но Кучум скоро придет снова. Без пороха и свинца держаться трудно. Ермак просил помощи — оружием, инструментами, солью и деньгами на наём людей. Взамен обещал пушнину и промыслы.
Повисла тишина. Строгановы переглянулись.
— Вести твои важны, — сдержанно сказал Яков. — Но времена ныне стеснённые. Казна в затруднении.
Максим добавил:
— Ты скажи, где Ермак стоит и сколько у него людей?
— В Кашлыке, — ответил Черкас. — Четыре сотни казаков. Все бою годны. Пороху почти нет. Кучум рать собирает, около города пока только разведка. Остяки и вогулы кое-где к нам тянутся, промыслом помогают, но пороха не заменят.
— Соляные промыслы прибыли мало дают, — сказал Яков. — Казна выжата, долги на нас висят.
Затем добавил:
— Дорога опасна. Лихие люди, татарские засады. Обозы бьют. Потеряем — убытки будут, и не малые. А грамоты из Москвы противоречивы. То велят людей держать при заводах, то требуют припасы на подготовку к войне. Без царского веления помощи дать не можем.
— Что обещано прежде — исполнили, — сухо завершил Никита. — Дальше не нашей волей вершится.
— Не властны ныне казной и людьми, — подытожил Яков. — Без государева слова — помочь не сможем.
Черкас сжал кулаки.
— Если нас Кучум сомнёт, — сказал он жёстко, — он и к вам придёт. Пожар пойдёт по вашим землям.
Строгановы молчали. Приказчики опустили глаза.
— Если придет, тогда другое дело, — пожал плечами Яков.
Черкас шагнул ближе:
— Дайте хотя бы малую порцию. Пять-десять пудов пороху. Хоть немного, чтобы держаться.
Братья переглянулись.
— Сочувствуем делу, — сказал Яков наконец. — Но возможности ныне нет. Ни людьми, ни порохом помочь не можем. О вас в Москву известим, грамоту приложим. От себя — молитвой и добрым словом.
Черкас стиснул зубы.
— Хоть Сколько-нибудь пороха из запасов? Люди погибнут без него!
— И того не возьмёмся, — ответил Яков. — Пользы от этого не будет. Не спасёт. Пусть Ермак сам решает, что делать.
Черкас понял, что больше говорить нечего. Поклонился и вышел. У дверей задержался, оглянувшись.
— Значит, пойдём к царю. Тут помощи не будет, — сказал он тихо.
И вышел за дверь.
В кузне было тихо. Остальные уже разошлись, и только я остался допоздна. Хотел доделать ворот для арбалета. Удобно, когда никто не мешает: ни разговоров, ни вопросов, только звон молота да шипение углей.
И тут дверь скрипнула. Я поднял голову — в проёме стоял высокий старик. Седые волосы до плеч, лицо в морщинах, кожа смуглая, словно от долгих лет на ветру. Опирался на длинный посох, украшенный резьбой.