Лестниц не было ни у кого. Очевидно, план боя заключался в том, что они все-таки уничтожат рогатины, а потом, по возможности, завялят своими телами ров. На большее рассчитывать нереалистично. До стен они не доберутся, приспособления для штурма им не нужны. Хотя у некоторых я заметил деревянные крюки с привязанной к ним веревкой. Оптимисты, однако.
А за ними, точнее, по их телам, пойдут уже другие.
Потом, когда все войска оказались во втором лагере, в отдалении появился Кучум со свитой. Он ехал в центре, окруженный своими советниками, командирами, телохранителями и прочими, в общей сложности человек пятьдесят. Для хана разбили шатер километрах в полутора от Сибира.
Далековато. Чтоб прибить Кучума, ядра и пороха мы бы конечно не пожалели, но на таком расстоянии из пушки можно попасть разве что в крупного слона.
Через минуту, после того, как шатер хана гордо вознесся над степью, рядом с ним появился темный флаг — тамга хана.
Сигнал.
Тут же зазвучал рог — глубоким гортанным ревом. Как кричит огромное раненое чудовище. Ему ответил другой рог, с голосом потоньше — турец, изогнутая медная труба. Дальше — барабаны, мелкие и большие, и другие рожки, маленькие, направляющие толпу в бой.
Вторя им, начались крики.
— Аллаху акбар! Алга! Йа, Хак! Уррра!
И самое жуткое для нас сейчас слово:
— Диварга!
Оно означало «стена». Приказ «лезть на стену».
Ялангучи с безумными криками кинулись вперед. Некоторые били себя по щекам, доводя себя до еще большего исступления. Они обтекали город с разных сторон, подходя к нам и вдоль реки, намереваясь прорваться к пристани и к воротам.
Они, как и ночью, несли деревянные щиты, вязанки, и были готовы умереть.
За ними шла легкая пехота, держа перед собой луки с приготовленными стрелами. Их задача была в том, чтобы оказать поддержку ялангучи, обстреливая защитников города. Близко они приближаться не собирались. Попасть из лука метров со ста пятидесяти для татар особого труда не составляло. И их была не одна тысяча человек.
…Когда толпа оказались в пятидесяти шагах от нас, ударили пушки.
Каждая по своему участку, шрапнелью. Только железные, одноразовые деревянные орудия мы берегли на крайний случай.
Шрапнель скосила передние ряды. К крикам ярости примешались и крики боли, но те, кого от шрапнели спасли тела их товарищей, добежали до рогатин. Спрятавшись за вязанками хвороста и щитами, они принялись рубить колья, как своего злейшего врага (в принципе, сейчас так и было).
Хуже всех пришлось тем, кто шел вдоль реки. Там стояла наша «сорока», и она собрала огромный кровавый урожай. Жаль, что ее очень долго перезаряжать. Впрочем, и остальные наши пушки скорострельностью не отличались.
Мы начали стрелять из пищалей. Против них щиты и хворост были бессильны.
Несмотря на то, что сейчас стоял день и цели были, как на ладони, вести огонь пришлось куда в более тяжелых условиях, чем ночью.
Тому виной были лучники.
Стреляли они часто и стрел не жалели. Только ты собрался выглянуть из-за бревна, как в тебя летит целая стая стрел. На ста пятидесяти метрах наши пищали были очень неточны. Бесполезный расход пороха.
Я застрелил одного ялангучи из пищали и отложил ее в сторону. Сейчас не они главная проблема, а лучники. Несколько казаков уже оказались ранены.
Но мой арбалет вполне мог прицельно бить на том расстоянии.
…Щелк. Болт ушел и вонзился татарину в грудь. Он удивленно вскинул руки, не ожидая такого, и упал на землю. Следующий мой выстрел убил его соседа.
— Передайте дальше — у кого самострелы, пусть бьют по лучникам! — заорал я.
Мой крик повторил Ермак.
— Самострелы — по лучникам! — заорал он.
Их у нас всего пара десятков, из них новейшего, моего образца, несколько штук. Но даже они сыграли огромную роль. Скоро не понравилось татарам, что раз минуту десяток их товарищей начинают падать, пробитые тяжелыми арбалетными болтами, и они отошли метров на пятьдесят. На таком расстоянии наши арбалеты стали не так эффективны, но их луки тоже.
Несколько кучумовцев пытались стрелять из пищалей, но прожили, как я предсказывал, очень недолго, став первой целью для жестоких защитников города.
Пригибаясь, чтобы не получить стрелу, ко мне подошел Мещеряк.
— Иди к воде! Татары плывут на лодках!
И я кинулся к выходящим на реку воротам.
О этого момента там все было не так уж и плохо. Слева стояла «сорока», которая была, что называется, чересчур даже для безразличных к своей и чужой жизни. Благодаря ей колья оставались в целости и невредимости, с другой стороны города татары тоже подойти не смогли, но сейчас к пристани двигались десятки маленьких лодок.