– Да, конечно.
– Хорошо.
Она небрежно сделала у себя пометку, как будто мое решение не имело особой важности.
– А как насчет ограбления? – спросил я. – Что-нибудь узнали?
– Нет, Алекс. – Она понизила голос. – Странное дело. Я хочу сказать, что никто такого не ожидал. Чтобы кто-то вламывался в чужой дом?! Использовав газовый резак, они прорезали дыру в двери черного хода. Мы были в ярости.
– Не сомневаюсь.
– И полиция тоже. Они ведут расследование.
– Что именно похищено? – спросил я.
– Трудно сказать. Если ваш дядя вел учет, то список пропал, когда стерли центральную память. Нам известно, что взяли голографический проектор и что-то из серебра. Возможно, какие-то редкие книги. Мы пригласили его друзей, чтобы они попытались определить, что пропало. И еще, возможно, драгоценности.
– Сомневаюсь, чтобы их было много, – заметил я. – Но в доме есть несколько чрезвычайно ценных артефактов.
– Да, нам это известно. Мы проверили их по списку страховой компании. Все на месте.
Капра снова перевела разговор на финансовые дела, и в конце концов я согласился почти со всеми ее предложениями. На вопрос о секретном коде она вынула коробочку, у которой разрушается запор после того, как ее откроют.
– Она откроется на звук вашего голоса. Но вам нужно назвать дату вашего рождения.
Сделав все необходимое, я вынул конверт. Подпись Гейба шла поперек клапана. Внутри я нашел код, состоящий из тридцати одной цифры.
Да, Гейб оказался предусмотрительным.
«Оставляю все на твое усмотрение, я тебе доверяю».
Дьявольски громкие слова для никчемного племянника.
Когда-то Гейб разочаровался во мне. Хотя он ничего мне не говорил, но его прежнее одобрение моего интереса к древностям сменилось сдержанной снисходительностью, поскольку мне не удалась карьера полевого археолога. Он должным образом поощрял меня и выказывал энтузиазм по поводу моих академических «достижений», однако в глубине души, наверняка думал, что ребенок, который ездил с ним в лагеря на раскопки разрушенных городов полусотни цивилизаций, чувствует себя более свободно на товарной бирже. И что еще хуже, товаром были реликвии прошлого, которые, как утверждал Гейб, становились все более уязвимыми перед нашими тепловыми датчиками и лазерными бурами.
Он проклял меня, как филистимлянина. Я читал это в его глазах, слышал в том, чего он не говорил, чувствовал в его постепенном отчуждении. И все-таки, несмотря на существование небольшой группы профессионалов, с которыми Гейб раскопал бесчисленное множество цивилизаций, именно ко мне он обратился в связи с открытием «Тенандрома». Эта мысль грела меня. Я даже испытывал смутное удовлетворение от того, что Гейб просчитался с мерами предосторожности и позволил похитить файл Таннер. Гейб ошибался, как и все мы.
Следующий визит я нанес в полицейский участок. Там мне сообщили, что они усиленно расследуют происшествие, но пока не могут похвастаться особыми достижениями, и свяжутся со мной, когда что-нибудь прояснится. Я поблагодарил, не очень надеясь на успех, и уже поднес руку к обручу, чтобы прервать связь, как появился маленький пухлый человек в форме и помахал мне рукой.
– Мистер Бенедикт? – Он кивнул головой, словно понимая, что я в крайнем затруднении. – Меня зовут Фенн Рэдфилд. Я – старый друг вашего дяди.
Он взял меня за руку и с энтузиазмом потряс ее.
– Счастлив познакомиться. Вы похожи на Гейба, знаете ли.
– Мне уже говорили.
– Ужасная потеря, ужасная. Пожалуйста, зайдите ко мне. В мой кабинет.
Он повернулся и вышел, а я подождал, пока сменятся координаты места действия. Источник ответа опять переместился, стал ярче. В закопченные стекла окон потоком лился солнечный свет, я сидел в маленьком кабинете, где витал запах спиртного.
Рэдфилд плюхнулся на жесткую, неудобную на вид кушетку. Его рабочий стол окружала целая батарея терминалов, мониторов и пультов управления. Стены были увешаны свидетельствами, наградами, официальными документами и многочисленными фотографиями: Рэдфилд возле стремительного полицейского скиммера; Рэдфилд, обменивающийся рукопожатием с женщиной весьма важного вида; Рэдфилд на месте катастрофы, покрытый нефтяными пятнами, с ребенком на руках. Последняя фотография висела на самом видном месте. Я решил, что Фенн Рэдфилд мне нравится.
– Сожалею, мы пока не смогли сделать большего, – сказал он. – Правда, почти не за что зацепиться.
– Понимаю, – ответил я.
Рэдфилд пригласил меня сесть на стул, а сам уселся перед столом.
– Стол похож на крепость, – хихикнул он. – Отпугивает людей. Я все собираюсь избавиться от него, но он у меня уже так давно. А мы, между прочим, нашли серебро. Или, по крайней мере, часть его. Трудно сказать наверняка, но у меня такое ощущение, что все полностью. Сегодня утром. Мы еще не ввели данные в компьютер, поэтому полицейский, с которым вы говорили, не мог об этом знать.
– И где оно было?
– В ручье, примерно в километре от дома. Лежало в пластиковом мешке под настилом дорожки, пересекающей поток. Детишки нашли.
– Странно, – сказал я.
– Согласен. Оно не представляет особой ценности, но все же достаточно дорогое. Значит, у вора не было возможности продать или надежно спрятать его.
– Серебро взяли для отвода глаз, – предположил я.
– Да? – В глазах Рэдфилда вспыхнул интерес. – Что заставляет вас так думать?
– Вы же называли Гейба своим другом.
– Да. Когда позволяло время, мы ходили вместе на прогулки. И еще мы много играли в шахматы.
– Он когда-нибудь рассказывал вам о своей работе?
Рэдфилд хитро посмотрел на меня.
– Иногда. Могу ли я узнать, к чему вы клоните, мистер Бенедикт?
– Воры унесли файл с данными. Взяли именно проект, над которым Гейб работал перед смертью.
– И как я понимаю, вам о нем мало известно.
– Правильно. Надеюсь, у вас может оказаться какая-то информация.
– Понимаю. – Рэдфилд откинулся на спинку стула, положил руку на крышку стола и нервно забарабанил по ней пальцами.
– Вы хотите сказать, что серебро и все остальное взяли для отвода глаз.
– Да.
Полицейский встал, обогнул стол и подошел к окну.
– В последние три месяца или около того ваш дядя был чем-то озабочен. Кстати, он и играл чертовски плохо.
– Вы не знаете, почему?
– Нет, не знаю. Последнее время я редко с ним виделся. Гейб действительно говорил мне, что занят каким-то проектом, но так и не сказал, в чем он заключается. Обычно мы регулярно встречались с ним раз в неделю, а несколько месяцев назад наши встречи прекратились, и с тех пор Гейб появлялся редко.
– Когда вы видели его в последний раз?
Рэдфилд подумал.
– Возможно, за шесть недель до известия о его гибели. В тот вечер мы играли в шахматы, но я видел, что его что-то беспокоит.
– Он выглядел озабоченным?
– Он отвратительно играл, и я разбил его наголову. Выиграл пять или шесть раз, что просто невероятно. Его голова была занята не игрой. Гейб сказал, чтобы я радовался, пока могу. В следующий раз он меня разделает под орех. – Рэдфилд уставился в пол. – Вот так.
Он достал из-под стола стакан пунша лимонного цвета.
– Часть моей диеты, – сказал он. – Желаете?
– Конечно.
– Хотел бы помочь вам, Алекс, но я просто не знаю, чем занимался Гейб. Могу только сказать, о чем он все время говорил.
– О чем же?
– О Сопротивлении. О Кристофере Симе. Он помешался на этой теме: хронология военных действий, кто там был, как развивались события. Я тоже интересуюсь этим, как и все остальные, только он говорил об этом все время. В самый разгар игры это раздражает. Вы меня понимаете?
– Да, – ответил я.
– Он не всегда был таким. – Рэдфилд наполнил второй стакан и протянул мне. – Вы играете в шахматы, Алекс?
– Нет. Когда-то я выучил ходы, очень давно. Эта игра мне никогда не давалась.
Лицо Рэдфилда смягчились, словно он осознал, что разговаривает с ущербным человеком.
Вернувшись домой, я просмотрел сводку новостей. Сообщалось об очередной стычке с «немыми». Корабль получил повреждения, имелись жертвы. С минуту на минуту ожидали заявления правительства.
На Земле собирались проводить референдум о выходе из Конфедерации. Голосование должно состояться через несколько дней, но, очевидно, некоторые крупные политики поддержали движение за отделение, и аналитики пришли к выводу, что весьма вероятно положительное решение.