Ильич, никогда и нигде не работавший, пробавлявшийся в эмиграции нерегулярными пожертвованиями в партийную кассу и экспроприациями, полагал, что все эти неприспособленные к жизни в «мире чистогана» интеллектуалы медленно зачахнут от безденежья и ностальгии. Ну, если кто-то рискнёт вернуться, его немедленно расстреляют. От таких приятных мыслей Вождю становилось заметно легче, что отмечали даже лечащие врачи.
К этому времени уморили «талантливейшего поэта России» А. А. Блока, выперли в Италию – «подлечиться в хорошем санатории» – много о себе возомнившего, писавшего в Кремль «поганые письма» о гнусности и преступности большевистского террора «буревестника» A. M. Горького. Не дожидаясь ареста, испытывая органическое отвращение к новому строю, своим ходом эмигрировали писатели Иван Бунин и Дмитрий Мережковский (власть доверила ему произнести в Зимнем дворце речь о «декабристах», но докладчик сбежал: «Я должен был прославлять мучеников русской свободы пред лицом свободоубийц. Если бы те пять повешенных воскресли, – их повесили бы снова, при Ленине, так же, как при Николае Первом»), Владислав Ходасевич и Марина Цветаева, Александр Куприн и Иван Шмелёв, композиторы Игорь Стравинский и Сергей Рахманинов, художники Марк Шагал и Василий Кандинский, заведующий кафедрой математики Политехнического института Яков Тамаркин, ставший профессором Брауновского университета в США, и будущий чемпион мира по шахматам Александр Алёхин…
Великого Ф. И. Шаляпина, жертвовавшего гонорары от концертов детям русских эмигрантов, лишили советского гражданства и звания народного артиста.
За спиной изгнанников смрадным ядовитым грибом вздымался «дым Отечества». Это под руководством председателя Главполитпросвета Н. К. Крупской, боевой подруги Ильича, тысячами по всей России жгли книги. Все подряд – книги по психологии, философии, истории и этике, книги о религиозном воспитании и буквари, Библию и Евангелие, Коран и Талмуд, романы и детективы; превращали в пепел «пошлую юмористику» и «мещанскую беллетристику», сжигали тома Толстого и Достоевского, сочинения Платона, Декарта, Канта, Шопенгауэра. Даже «Русские народные сказки» оказались «враждебными передовым идеям». В куцем списке рекомендованных к прочтению пролетариями трудов – брошюры «Всемирный Октябрь», «Оружием добьём врага» и «Уничтожайте вошь». На этой «литературе» и ленинских откровениях должно было вырасти новое поколение людей – строителей коммунизма.
В. И. Ленин неутомимо ненавидел весь окружающий мир, вся и всех (за исключением своей покойной матери Марии Александровны). Особо лютой ненавистью Председатель Совнаркома пылал к служителям культа, чьи учения – «опиум для народа, род духовной сивухи, в которой рабы капитала топят своё человеческое достоинство, – «находились поперёк революции тихой стервой». На заре юности Володя Ульянов исступлённо топтал ногами нательный крестик. На пороге могилы, пожираемый сифилисом мозг Владимира Ленина родил людоедское указание: «Произвести секретное решение съезда о том, что изъятие ценностей, в особенности самых богатых лавр, монастырей и церквей, должно быть произведено с беспощадной решительностью, безусловно, ни перед чем не останавливаясь и в самый кратчайший срок. Чем большее число представителей реакционной буржуазии и реакционного духовенства удастся нам по этому поводу расстрелять, тем лучше».
Конечно, всё «удалось».
Особо выдающихся деятелей науки, чтобы нажить внешнеполитический капитал, содержали «для витрины», давали им есть и категорически не выпускали за рубеж. Например, всемирно известного физиолога, первого и единственного в стране нобелевского лауреата академика И. П. Павлова, научно доказавшего, что человек есть лишь набор условно-безусловных рефлексов. При том, что академик не скрывал своей неприязни к Советской власти, определяя её как «худший вид жандармского произвола былых времён, доведённый до неслыханно утрированных пределов». В своём послании на имя Луначарского он, в частности, писал:
«И вот теперь я как стародавний экспериментатор жизни, хотя и элементарной, глубоко убеждён, что проделываемый над Россией социальный опыт обречён на непременную неудачу и ничего в результате, кроме политической и культурной гибели моей родины, не даст…
Затем я не захочу и не смогу поневоле переделаться в социалиста или коммуниста, т.е. отказаться от всего своего, сделаться крепостным рабом других».