Старый авантюрист умолчал о главном: заставляла его спешить забота о сохранности награбленных сокровищ. Но поскольку половина захваченного принадлежала, по уговору, Маржере, то говорить о сокровенном не было нужды — Жака не меньше волновала судьба предназначенного ему добра.
Поэтому он лишь озабоченно сказал:
— Легко сказать — «убираться». А как? Если мы попробуем бежать тайно, то могут схватить и казнить как предателей.
— Якоб! Мне ли говорить, — льстиво ответил Буссов, — как тебя любят и уважают все наши доблестные солдаты.
— Это ты к чему? — удивился Маржере.
— Ты по праву в полку считаешься самым благочестивым и рассудительным человеком, — продолжал разливаться соловьём Конрад. — Одно твоё слово...
— Позволь, так ты предлагаешь...
— Чем мы хуже поляков? Соберём своё коло и выставим требование Гонсевскому и Борковскому — чтоб заплатили жалованье и отпустили нас домой восвояси!
— Гонсевский может заподозрить, что мы все уйдём в русский стан.
— Дадим наше твёрдое слово!
Маржере продолжал рассуждать:
— Но ведь для Гонсевского будет хуже, если полк откажется воевать. Ведь всех не перевешаешь. Пожалуй, то, что ты предлагаешь, единственный путь избавления...
В это время на стенах вдруг раздались радостные крики и пронзительные звуки боевых труб. Друзья прислушались:
— Ходасевич идёт, наш долгожданный избавитель!
...В боевом порядке со стороны Яузы к Кремлю приближались тяжеловооружённые всадники. Над войском развивалось знамя коронного гетмана литовского Яна Карола Ходкевича[99]. Он по праву считался одним из лучших полководцев Речи Посполитой. Ещё во время войны Сигизмунда с его дядей Карлом Зюндерманландским за шведскую корону Ходасевич, имея пять тысяч солдат, нанёс сокрушительное поражение в Ливонии восьмитысячной шведской армии и едва не захватил в плен самого Карла.
Однако на этот раз гетман не спешил с выполнением приказа короля по оказанию помощи осаждённому гарнизону в Москве. Причиной было отнюдь не нежелание доблестного вояки, а лишь то простое обстоятельство, что ему никак не удавалось набрать достаточного количества солдат. Королевское войско после захвата Смоленска разъехалось по домам, и шляхта отнюдь не горела желанием вновь воевать с русскими после жестокого смоленского урока, тем более что королевская казна была опустошена и платить воинам было просто нечем.
В конце концов гетман двинулся в поход со своим войском, отличившимся в Ливонии, в котором к этому времени едва ли насчитывалось две тысячи человек. Под Смоленском к нему присоединился отряд под командованием Станислава Конецпольского в тысячу триста всадников.
Обрадовавшиеся поначалу приходу Ходкевича поляки тут же впали в уныние, увидев, сколь малочисленно его войско. С таким количеством, конечно, невозможно было разгромить или хотя бы отогнать от Москвы казацкую армию Заруцкого и Трубецкого.
В свою очередь и у гетмана не вызвало радости состояние московского гарнизона. Первыми отказались ему подчиняться наёмники, в основном из числа ливонских немцев. Подстрекаемые Маржере и Буссовом, они потребовали немедленной их отправки на родину. Ходасевич решил было наказать для острастки пять наиболее буйных голов, но это вызвало такой взрыв возмущения, что гетману осталось лишь махнуть рукой и согласиться.
Посоветовавшись с Гонсевским, он, чтобы сохранить хорошую мину при плохой игре, распорядился, чтобы немцы охраняли русское посольство, которое король пригласил на сейм. В состав посольства вошли боярин Михайла Глебович Салтыков, князь Юрий Никитич Трубецкой и думный дьяк Василий Осипович Янов с товарищами, всего восемьдесят восемь человек. Из-за отсутствия наличных денег посольству на подмогу дали драгоценных камней и жемчугу, по оценке московских гостей, на 3871 рубль с полтиною.
Не успели ещё немцы покинуть Москву, как заволновались и жолнеры, подстрекаемые полковником Николаем Струсем, родственником Якуба Потоцкого, постоянного соперника Ходкевича.
— Ходкевич — литовский гетман! — кричал Струсь на коло. — А мы — войско коронное, и он не имеет права нами распоряжаться!
Чтобы отвлечь жолнеров, Ходкевич объявил о начале военных действий против русских. На время это утихомирило польских гусар. Действительно, на следующий день польские всадники двинулись в сторону неприятеля.
Казаки встретили поляков за стенами Белого города, однако рукопашная была недолгой — русские укрылись за остатками зданий и печей. Польской коннице негде было развернуться для атаки, а русские тем временем вели прицельный огонь. Видя, как тает его и без того немногочисленное войско, гетман повернул к западу и стал лагерем у Новодевичьего монастыря.
99
...