Москва куражилась. Пришла зима, а с нею Святки, и москвитяне разгулялись, будоражили город с утра до полуночи, с плясом и с песнями ходили по улицам и площадям. Всюду толпились ряженые, наряжались кто во что горазд, кто медведем, кто козлом. Прихлынув на Красную площадь огромной толпой, величали царя, любезного им Фёдора Иоанновича, прозванного в народе Блаженным. И звенело над площадью: «Той авсень[6]! Той авсень! Мы искали, мы искали государев двор. Мы нашли его середи Москвы. Середи Москвы вереи пестры, подворотенки позолочены».
А все московские колокола в эту пору — от кремлёвских соборов и церквей до храмов Белого города и Земляного, до слобод Дорогомиловской и Ямской — поддавали жару горожанам беспрерывными звонами: то в одном конце Москвы, то в другом звонари кудесничали. Вот на церкви Иоанна Предтечи, что в Белом городе, архангельские звонари закуролесили, да тут же среди толпы появился некий сказитель, назвал себя Сергеем Писаховым и пустился в рассуждения:
— Сказывают, что колокол «Лебедь» проспал: дело свадебное, и он все дни пред нынешним раскачивался. А как пришёл в себя, громовым голосом рявкнул: «Почём треска? Почём треска?» Малые колокола ночь не спали — тоже гуляли, цену трески не вызнали и наобум затараторили: «Две копейки с половиной! Две копейки с половиной!»
Ряженые москвитяне хохотом зашлись. А сказитель Сергей продолжал:
— Хорошо ещё, другие колокола остроглазы были, приносы-подарки давно высмотрели, стали выпевать: «Слушайте! Слушайте! К нам! К нам! С пивом к нам! С брагой к нам! С водкой к нам! С чаркой к нам!»
И вторят Писахову ряженые:
— С пивом к нам! С брагой к нам! С водкой к нам!
Ни Писахов, ни ряженые не озираются по сторонам, патриарших приставов не боятся, потому как не богохульствуют, весельем озабоченные. И то сказать, архиереи смотрят на святочные чудачества сквозь пальцы. Знают они и то, что в московских домах нынче идут гадания и ворожей и чародеев вспоминают, домовым и лешим честь отдают. А в «страшные» вечера, что наступают с первого января, сам царь Фёдор поднимается на колокольню Ивана Великого и высматривает, как бы где-нибудь не возник «красный петух». Звонари тогда готовы по мановению его руки ударить в набат. Потому и называют вечера «страшными» в эту пору, что ряженые из узды вырываются, удаль показывают, а дюже захмелев, и «красного петуха» пускают. Зато днём, поднявшись на колокольню, царь Фёдор со звонарями выпевает на малых колоколах: «Коляда, коляда вокруг сударева двора. Сударев-то двор посреди Москвы, ворота пестры».
Под вечер сотни ряженых парней и девиц шли на Москва-реку. Детвору уже в это время уводили с горок по домам, а на речной глади начинались взрослые потехи. «Шли» — легко сказать. Это было зрелище всем на удивление. Кто крутил колесо, кто двигался на руках, кто выделывал такие коленца, будто молнии сверкали. На головах — бараньи, козлиные, свиные личины. Пусть знают москвитяне: ряженые идут.
И в этой толпе ряженых немало парней и девиц из богатых и именитых семей. Есть в ней боярские и дворянские сыновья и дочери, князья и княжны — Святки всех втягивали в свой круговорот.
В крещенский сочельник собрались на заснеженном льду Москва-реки не меньше пяти сотен ряженых. Половина пришла из Белого города, другая — из Земляного, или из Замоскворечья, как звали ту часть Москвы горожане. И всем собравшимся здесь предстояло увидеть знатные потехи, без которых не обходились ни одни Святки.
После общего веселья, песен, плясок, выкрутасов вдруг наступало затишье. Толпа делилась на две части.
Заречные уходили со стремнины к правому берегу, белгородцы — к левому. Кто-то уже таскал дрова, зажигали костры. Шум и гам начинали утихать, лишь отдельные выкрики будоражили тишину. Две толпы ждали выхода на лёд борцов, а потом и кулачных бойцов. Сколько наберётся таких смельчаков, никто не ведал. Но первыми на лёд прибежали подростки. Покружили стайками друг подле друга да и сошлись. Правило одно: кто кого повалит на снег, тот и победитель. Борются подростки забавно, неумело, налетают как молодые петушки, и рассыпаются. Да сходятся наконец, силёнку выкладывают, и валятся скопом на лёд и с торжествующими криками разбегаются. Первой потехе пришёл конец. Замоскворецкий одолел последнего упрямца из Белого города и с радостным криком помчался к своим.
6