Однако, просыпаясь, герой вновь уверен и спокоен.
Поэт тоскует по прошлому, по Анне. Появляется стихотворение о колдунье, которая своими чарами убивает кого-то. Сначала оно названо было не «Колдунья», а «Месть». Возможно, его гложет чувство вины по отношению к Анне, от которой он хотел отречься, которую пытался забыть? Будто бы предал свою любовь. В других стихах опять ночь и сон:
Поэт задается вопросом:
Но очевидно, нужны были и отрава, и огненный бред. Без них жизнь казалась пустой.
Вернувшись домой, Гумилев стремительно укрепляет свои позиции в литературе, обзаводится литературным окружением, завоевывает признание. Он становится профессиональным литератором. Знакомится с С. Ауслендером, племянником поэта М. Кузмина. Сергей, по его настоянию, представил Гумилева на знаменитой «башне» Вячеслава Иванова. Поэт посещает среды Иванова, публикуется в журналах. Его портрет пишет О. Делла-Вос-Кардовская. Среди новых знакомых Гумилева граф Комаровский, царскосельский поэт, А. Ремизов, Е. А. Зноско-Боровский. П. П. Потемкин, М. Волошин, М. Кузмин, которые станут его приятелями. Поэт возобновил знакомство с А. Н. Толстым. Устраивает вечера у себя дома.
Он ввел в круг своих новых друзей, среди которых был и С. Маковский, любимого учителя – Иннокентия Анненского. Это знакомство станет решающим в истории создания культового, как сейчас говорят, журнала Серебряного века «Аполлон». Весь 1909 год Гумилев – завсегдатай «башни» Вяч. Иванова.
Поначалу В. Иванов принял Гумилева весьма приветливо, даже превозносил прочитанные им стихи. «Стихи действительно были хороши», – отмечает свидетель их знакомства С. Ауслендер. Очень скоро поэт сделался своим на «башне». Частенько после вечеров оставался до утра ждать царскосельского поезда.
Именно там, «на башне», у Гумилева возникает идея создать школу для изучения формальных сторон стиха. Он просит В. Иванова и Ф. Зелинского почитать курс лекций по теории стихосложения.
Помимо прочего, Гумилев участвует в постановке режиссера-модерниста Н. Н. Евреинова «Ночных плясок» Ф. Сологуба. В этом довольно скандальном событии участвовала почти вся литературная богема Петербурга. Спектакль был освистан. Невиданное дело: двенадцать полуобнаженных танцовщиц (среди которых волею судьбы оказалась Ольга Высотская, будущая возлюбленная Гумилева и мать его сына Ореста) порхали в духе Айседоры Дункан: босиком и в прозрачных газовых туниках. Евреинов стремился к новизне: удивить, сделать нечто не похожее на классические образцы, скандализировать. И ему это удалось. Так утверждался модернизм в театре.
Весной Гумилев занят изданием альманаха «Остров». С ним вместе хлопочут А. Н. Толстой и П. Потемкин.
Закрепившись в литературном мире, публикуясь в популярных изданиях, Гумилев тянет за собой и друзей, пристраивает их. Остряки говорили, что молодежь ходит за Гумилевым, который одним своим видом прошибает любые двери.
Словом, Гумилев прочно вписался в круг петербургской богемы и даже стал лидером группы литераторов. Безусловно, богемный образ жизни требовал жертв. Умышленно шокирующее поведение, отрицание моральных норм, наркотики – знаменитая «свобода» Серебряного века. Искушение сильное, что и говорить. Однако характер Гумилева, сама его личность исключали падение. Даже если не брать во внимание его воспитание и веру, служение искусству он ставит слишком высоко, чтобы превратить его в фарс.
Яркая личность, лидер, человек бесстрашный и бескомпромиссный, Гумилев не мог не привлекать к себе женщин. Женщины… В таких случаях обычно говорят: «У него (или у нее) сложная жизнь сердца». Безусловно, любой творческий человек питается эмоциями, чувствами, ощущениями, а тем более поэт. Однако как тонка грань, отделяющая «сложную жизнь сердца» от распущенности! Гумилев всегда старался быть рыцарственным, благородным в отношениях с дамами. Тем более что в начале 1909 года он только начинал свою донжуанскую карьеру и обретал славу повесы. Но был ли таким на самом деле?
Гумилев утверждал позже, что о жизни поэта лучше всего говорят его стихи. В начале 1909 года он продолжает цикл стихов о Беатриче. Здесь снова возникает образ белой розы, как в первом стихотворении. Третье же – просьба-крик: