Но не иероглифы, которых ни Хун-Ахау, ни Иш-Кусам не умели читать, поразили их — с обеих сторон лестницы, на широких балюстрадах, высилось множество скульптур: одни из них изображали извивающихся змей, другие — птичьи головы. Среди иероглифов были также размещены на рельефах отдельные фигуры людей. Они, полулежа в небрежной позе, казалось, отдыхали, внося разнообразие и еще больше украшая покрытую письменами лестницу.
Но и это было еще не все. Через каждые десять ступеней в центре стояли троны, на которых восседали каменные владыки в нарядных одеяниях; на головах у них красовались шлемы с пышными плюмажами. Рука мастера точно передала все мельчайшие детали. Яркие краски, наложенные на скульптуры, играли в солнечных лучах, как радуга.
Смешавшись с толпой, зачарованные, поднимались по ступеням чудесной лестницы Хун-Ахау с женой. Им даже немного страшно было становиться на камни, так пышно разукрашенные.
На одной из широких площадок работало человек десять рабов. Они укрепляли выступ, на котором возвышалась статуя какого-то божества. Прохожие равнодушно проходили мимо, не оглядываясь на работавших. Один из рабов, совсем уже старик, страшно худой, внезапно упал. Тотчас надсмотрщик, подняв палку, бросился к нему. Но в это время со стороны стадиона раздались громкие крики. Видимо, игра пришла к концу. И надсмотрщик, решив, что упавший не уйдет от наказания, отбежал в сторону, чтобы посмотреть, что происходит на стадионе.
— Подожди меня здесь, — поспешно проговорил Хун-Ахау жене, показывая ей на противоположную балюстраду. Сам же подбежал к упавшему, поднял его голову и быстро протянул ему кукурузную лепешку. Старик стал жадно есть, глотая непережеванные куски и со страхом поглядывая в ту сторону, куда скрылся надсмотрщик.
Побросав работу, рабы окружили Хун-Ахау.
— Откуда ты?
— Он похож на воина из Киригуа, — тихо сказал самый молодой раб.
— Да, я знаю, что меня так называют иногда, — удивленно ответил Хун-Ахау. — Но я живу в Чаламте.
Его уже не слушали.
— Воин из Киригуа! Я дождался твоего прихода, — прошептал старик.
— Это он, воин из Киригуа! — пронеслось над площадкой.
И тогда один раб, высокий и плечистый, расталкивая остальных, приблизился к Хун-Ахау и проговорил:
— Сейчас уходи, пока не вернулся надсмотрщик. Но ночью мы будем ждать тебя. — Он тут же объяснил, как пройти к хижине, в которой ночуют рабы, и добавил: — Спросишь меня, меня зовут Мутупуль. Мы давно ждем тебя…
Издали показалась фигура надсмотрщика; Хун-Ахау отошел в сторону, взял за руку Иш-Кусам и направился вниз по лестнице. Все произошло так быстро, что в толпе людей, поднимавшихся в храм и спускавшихся из него, никто ничего не заметил. Наши путники как ни в чем не бывало пошли дальше, расспрашивая, как пройти на рынок…
Вернулись они в Чаламте только на пятый день.
— Жена в дороге заболела, — оправдывался Хун-Ахау, положив перед батабом подношения, купленные почти что на всю выручку от проданных товаров.
Кавох отнесся к этому равнодушно, но подарки взял.
В тот же день ближайшие друзья узнали, что задержался он в Копане не из-за болезни Иш-Кусам.
Снова уснуло Чаламте. И снова в хижине у Хун-Ахау собрались друзья.
— Четыре ночи подряд, — рассказывал он, — мне удавалось пробираться в сараи, в которых ночуют рабы. Среди них немало забитых, всего боящихся, нерешительных. Но большинство не такие. И я много советовался с лучшими из них. Особенно с одним, его зовут Мутупуль. Он свел меня с самыми смелыми, самыми решительными. Все говорят одно: дальше нельзя терпеть…
— Дальше нельзя терпеть, — отозвался Эсанаб. Он накануне уплатил подати и батабу, и в Копан. Теперь его семье нечего было есть. — Ни зерна ишима, ни единого боба не осталось в моей хижине, — с отчаяньем в голосе проговорил он, обращаясь к собравшимся.
— Дальше нельзя терпеть! — поддержали они его.
— Что же нам делать? — спросил Ах-Мис.
— В Копане, — начал Хун-Ахау, — мне рассказали историю одного города. Города этого больше нет, его съели джунгли. Никто точно не знает, что произошло. Одни считают, что не выдержали рабы, восстали и разрушили город. Другие объясняют по-иному: рабы, ремесленники и землепашцы сговорились и покинули город, ушли навсегда в новые земли, подальше от своих властелинов. А без них город умер…