Отец был прав. Если бы в этой жизни воздавалось по заслугам, Син был бы лэрдом вместо Локлана. Именно Син был старшим сыном. Но отец так и не признал его своим наследником, и где же тут справедливость?
В жизни ей нет места, как и вознаграждению по достоинству. Здесь лишь торгуются и за все вымогают плату.
Но все же от горца потребовалась вся сила воли, чтобы не прижаться щекой к волосам Катарины, наслаждаясь их мягкостью, ласкающей его кожу. Мак-Аллистера терзали образы обнаженной Кэт, лежащей в его объятиях. Как легко было бы сейчас прикоснуться губами к ее шее!…
Стоп. Еще чуть-чуть и он вполне может обезуметь от пыла, охватившего его тело. Эта девушка – кузина его невестки. Она спасла жизнь Ювину. Раз так, он будет почитать и защищать ее. И ничего более.
Бракен поравнялся с шотландцем и взглянул на Катарину:
– Она снова спит?
Лэрд опустил глаза и увидел, что Кэт, полностью расслабившись, лежала на его груди.
– Думаю, да, – ответил он.
– Интересно. Насколько я знаю, прежде она никому, кроме Бавела, настолько не доверяла.
И все же Катарина, вроде бы, не ощущала смущения, тесно приникая к нему. Это было странным и почти обидным, что он так действовал на эту девицу: рядом с ним она все время норовила заснуть. Обычно Локлан ни у кого не вызывал такой реакции. Большинство людей в его присутствии чувствовали себя крайне скованно.
– Как давно ты знаешь Кэт? – спросил горец собеседника.
Тот улыбнулся теплым воспоминаниям:
– Мы познакомились детьми здесь, во Франции. А точнее, в Париже. Вместе с отцом я прибыл к королевскому двору, а Катарина в то лето гостила у своего отца.
Глаза Бракена заискрились весельем:
– Эту девчонку приводило в ярость то, что ей не разрешали покидать дворец и заставляли носить придворное платье. Она постоянно скидывала туфли и срывала покрывало и вуаль с головы. Кэт говорила, что задыхается под весом этих нарядов. Я думал, ее бедную няньку хватит удар от такого поведения подопечной.
Локлану нетрудно было представить вспышки раздражения маленькой незаконнорожденной принцессы.
– И ее отец с этим мирился? – спросил он.
Лицо Бракена помрачнело:
– Ничуть. Бывало, ей задавали порку, а она лишь смеялась под розгой, даже когда в ее глазах от боли стояли слезы. «Я не буду носить эту одежду, – храбро заявляла Кэт. – Можете стегать меня, пока я не посинею, но вы никогда не заставите меня ходить в этом».
– Почему они не сдались и не оставили девочку в покое?
– Принц Филипп? Нынешний король? – скептически произнес англичанин. – Ты и вправду думаешь, что он хоть в чем-то уступил бы кому-то, особенно своенравному ребенку?
Это было так. Филипп славился своей железной волей и непреклонностью. Для него существовало лишь единственное мнение – его собственное.
– А что случилось потом?
– Однажды ночью ее дядя выкрал девочку и отвез обратно к ее матери. После этого они покинули свой дом и стали странствовать повсюду, чтобы отец Катарины никогда больше не смог приказать ей вернуться в его владения и к той роли, что он ей уготовил.
Это был дерзкий ход со стороны родных Кэт. Просто чудо, что Филипп не притащил их обратно в Париж в оковах.
– А как же он сумел обнаружить ее на этот раз? – удивился Локлан.
– Кто знает! Но сомневаюсь, что она отправилась к нему добровольно.
Горец улыбнулся: это еще мягко сказано.
– Вы что-то слишком хорошо знаете друг друга для людей, встречавшихся всего лишь раз, да еще в детстве.
Бракен послал ему язвительный взгляд:
– Уж не ревность ли слышна в твоем голосе?
– Вряд ли. Я сам едва знаю эту девицу.
Подозрение все еще явно читалось на лице англичанина, однако он ответил на вопрос:
– Так как мой отец был знако́м с матерью Катарины, и эта женщина очень ему нравилась, он всегда приглашал ее семью на наш ежегодный весенний праздник.
В течение многих лет они приезжали к нам в замок в Англии и гостили не меньше месяца.
Теперь уже Локлан ощутил укол ревности. Бракена и Кэт связывали годы знакомства. Это его беспокоило – он и сам не знал, почему.
– Тогда не удивительно, что ты близко ее знаешь.
– Это не та близость, которую ты, кажется, имеешь в виду. У Катарины нет и никогда не было желания стеснять себя привязанностью к какому-либо мужчине. Она ценит свою свободу больше всех известных мне людей.
Но ведь жизнь цыганки не подходит принцессе! Наверное, ей и ее матери было нелегко скитаться, не имея настоящего дома, порвав с отцом девочки. Локлану сложно было вообразить, с какими трудностями они, должно быть, сталкивались.
Бракен сдержанно кашлянул:
– Удивлен, что ты не стал расспрашивать меня о моих владениях и титулах.
Горец смущенно посмотрел на него:
– Я подумал, что лучше не трогать тему, которая для тебя слишком болезненна.
– Да, это так, – кивнул англичанин. – Можешь ли представить себе, каково это – потерять все в мгновение ока?
Локлан кинул взгляд через плечо на Брайса и Джулию. По его мнению, этот английский дворянин лишился не всего – кое-что все-таки у него осталось. А вслух Мак-Аллистер произнес:
– Могу. Я потерял одного из братьев.
Бракен осенил себя крестным знамением и сказал:
– Тогда ты знаешь, о чем я. Приношу мои глубочайшие соболезнования.
– Прими и мое искреннее сочувствие по поводу смерти твоего отца.
Бракен в ответ почтительно кивнул и придержал свою лошадь, чтобы продолжить путь рядом с братом и сестрой.
Локлан опустил взгляд на Катарину. Одну руку она неловко подогнула под себя, и та прижималась к его паху. Другую руку девушка устроила на своих коленях. Ее безукоризненно очерченный рот приоткрылся во сне. Если бы они сейчас были наедине, Локлан не поручился бы за то, что сдержался бы и не отведал вкус этих губ.
Но они были не одни. Это останется лишь его фантазией. Боже милосердный, эта девушка выглядела такой красавицей в его объятиях.
Их маленький отряд скакал в полном молчании весь остаток ночи. Лишь на рассвете они заметили впереди небольшую ферму.
Бракен снова поравнялся с Локланом и обратился к нему:
– У тебя еще остались деньги?
– Да.
– Тогда давай узнаем, не согласится ли фермер пустить нас ненадолго в свой хлев. Что скажешь?
Мак-Аллистер подавил зевок:
– Ничуть не возражаю. Сон сейчас – самое то.
Он вручил Бракену несколько монет. Тот поскакал вперед, а его спутники остались дожидаться посланца, чтобы не испугать хозяина или его семью.
Как правило, появление стольких дворян возле домика французского крестьянина не сулило тому ничего хорошего, да и сами путешественники были начеку, ожидая любого подвоха.
Спустя несколько минут англичанин вернулся, привезя с собой засоленную баранью ногу, кувшин с питным медом и две ковриги хлеба.
– Нам разрешили спать в хлеву, если мы не потревожим их животных.
Локлан фыркнул:
– Я собираюсь потревожить только ту охапку сена, на которую лягу.
– Я тебя понимаю, – поддакнул Бракен, отдавая привезенную еду своим родичам.
Джулия собралась было отломить себе хлеба, но остановилась и протянула весь каравай шотландцу:
– Вы не желаете немного перекусить, лорд Локлан?
– Зовите меня просто Локлан, миледи. Нет, спасибо. Лучше сами поешьте вдоволь.
В глазах девушки мелькнула благодарность. Она оторвала половину ковриги, а вторую половину вернула старшему брату.
Лэрд наблюдал за тем, как Бракен отошел в сторону, чтобы поесть. От взора горца не ускользнуло, что англичанин накинулся на хлеб, словно умирающий от голода нищий, и умял свою порцию так торопливо, что оставалось только гадать, не сжевал ли он при этом и свои пальцы.
Мак-Аллистер ощутил, как его охватывает симпатия к этим трем скитальцам. Никто не заслуживает тех невзгод, что выпали на их долю. Эти англичане казались вполне порядочными людьми. Им нужен был только шанс, чтобы вернуться к нормальной жизни.