— Акка, как ты думаешь, они действительно знают будущее? Ну, звезды?
Короткая пауза.
— Нет.
— А почему?
— Нелюди считают, что небо — это бездонная, бескрайняя пустота…
— Пустота? Но как такое возможно?
— Более того, они считают, что звезды — это далекие солнца.
Эсменет хотелось рассмеяться, но потом она увидела — словно вдруг взглянула сквозь отражение в воде — как небесное блюдо тонет в невозможной глубине, как пустота громоздится на пустоту, бездна на бездну, и звезды — не солнца! — висят, словно пылинки в луче света. У нее перехватило дыхание. Странным образом небо превратилось в зияющую дыру. Эсменет безотчетно ухватилась за траву, будто стояла на краю обрыва, а не лежала на земле.
— Как они могут так считать? — спросила она. — Солнце ходит вокруг мира. Звезды движутся кругами вокруг Гвоздя.
Тут ей вдруг пришло в голову, что и сам Гвоздь Небес может быть еще одним миром, одним из тысячи тысяч солнц. В таком небе все может быть!
Ахкеймион пожал плечами.
— Предполагается, что им это рассказали инхорои. Что они приплыли сюда со звезд, которые на самом деле солнца.
— И ты им веришь? Нелюдям? Потому и не думаешь, что звезды прядут наши судьбы?
— Я им верю.
— Но при этом ты веришь, что будущее предрешено…
В воздухе сгустилось напряжение; трава сделалась колкой, словно проволока.
— Ты веришь, что Келлхус — Предвестник.
Эсменет осознала, что все время говорит о Келлхусе. О князе Келлхусе.
Краткий миг тишины. Смех среди разрушенных стен — Келлхус и Серве.
— Да, — сказал Ахкеймион.
Эсменет затаила дыхание.
— А что, если он нечто большее? Больше, чем Предвестник?
Ахкеймион перекатился на бок и подложил ладонь под щеку. Эсменет лишь сейчас заметила дорожки слез на его лице. Он плакал все это время — поняла она. Все это время.
«Он страдает… Страдает куда сильнее, чем когда-либо страдала я».
— Ты понимаешь, — сказал Ахкеймион. — Ты понимаешь, почему он мучает меня, ведь правда?
Ее кожа вспомнила прикосновение пальцев Сарцелла ко внутренней стороне бедра. Эсменет содрогнулась, и ей показалось, будто она слышит, как Серве постанывает и вскрикивает в темноте…
«Я просил тебя рассказать, — сказал тогда Келлхус, — каково это».
Она больше не хотела бежать.
— Завету не следует знать о нем, Акка… Мы должны нести эту ношу сами.
Ахкеймион поджал дрожащие губы. Сглотнул.
— Мы?
Эсменет снова перевела взгляд на звезды. Еще один язык, которого она не знает.
— Мы.
Глава 5. Равнина Менгедда
«Почему я должен завоевывать, спросите вы. Война приносит ясность. Жизнь или Смерть. Свобода или Рабство. Война изгоняет осадок из воды жизни».
4111 год Бивня, начало лета, неподалеку от равнины Менгедда
Найюр понял, что не все гладко, еще до того, как увидел вытоптанные пастбища и мертвые очаги: слишком мало дыма на горизонте, слишком много стервятников в небе. Когда он сказал об этом Пройасу, принц побледнел, словно Найюр был заодно с грызущим его беспокойством. Когда они выехали на гребень последней гряды холмов и увидели, что под стенами Асгилиоха остались лишь конрийцы и нансурцы, Пройас впал в такую ярость, что казалось, будто его вот-вот хватит удар. Он нахлестывал коня, мчась вниз по склону, и пронзительно выкрикивал проклятия.
Найюр, Ксинем и прочие конрийские кастовые дворяне из их отряда гнались за ним всю дорогу до штаб-квартиры Конфаса, где экзальт-генерал со свойственной ему бойкостью объяснил, что вчера утром Коифус Саубон решил выступить в отсутствие Пройаса. Шрайские рыцари, конечно же, не могли допустить, чтобы кто-то ступил на земли язычников прежде них, а что касается Готьелка, Скайельта и их варваров — разве стоит ожидать, что они отличат дурака от мудреца, если волосы закрывают им глаза?
— И вы что, не спорили с ними? — воскликнул Пройас. — Не привели свои доводы?
— Саубона не интересовали доводы, — отозвался Конфас с таким видом, будто мысленно полировал ногти. — Он прислушивался к более громкому голосу — судя по всему.
— Голосу Бога? — спросил Пройас.
Конфас рассмеялся.
— Я бы сказал — к голосу жадности, но да, я полагаю, ответ «Бог» тоже подойдет. Он сказал, что у вашего друга, князя Атритау, было видение…
Он взглянул на Найюра.
— У кого — у Келлхуса?! — крикнул Пройас. — Келлхус сказал ему выступать?!
— Так он заявил, — отозвался Конфас.