Конечно, я говорил «твою мать» адмиралам, но не всем адмиралам — только тем, кто говорил «твою мать» мне первым. Я, как известно, использую слова больше чем с одним слогом; я пишу связные документы в простых декларативных предложениях.
Это всегда служило моей цели — выводить людей из равновесия.
Я вывел Чарли из равновесия во Вьетнаме, жестко ударив его там, где они ожидали удара меньше всего. Я выводил из равновесия своих бойцов и офицеров, требуя сделать от них на 100 процентов больше, чем они рассчитывали. И я выводил из равновесия таких жоп с ручками, как Скотт Салливан, сочетая непредсказуемость, бюрократические преследования, ненормативную лексику и скрытую угрозу грубого физического насилия для запугивания. Большую часть времени это было дело — дело, направленное на достижение политических результатов, но Скотт и ему подобные этого не осознавали.
Действительно, мои враги традиционно упускали из виду тот факт, что я всегда был политической тварью. Например, в самом начале своей карьеры, я обнаружил, что легче сбросить что-то на людей c большой высоты, чем проталкивать вверх по цепочке командования. Я высказал идею поступить в колледж адмиралу Питу, вместо того, чтобы спрашивать «Можно?» какого-нибудь капитана 2-го ранга; как атташе, я докладывал адмиралам, которые могли помочь военно-морскому флоту Камбоджи, вместо того, чтобы тратить свое время на младших офицеров, которые этого не могли — и когда я хотел взять Второй отряд для полного развертывания в Пуэрто-Рико, к примеру, я не стал писать докладную записку Скотту Салливану и просить его: «Пожалуйста, сэр, передайте это».
Я добился встречи со знакомым вице-адмиралом и продал ему идею о переброске Второго отряда SEAL на Руси-Роудс: полностью, с припасами и стволами, для десятинедельных полномасштабных учений. Моя логика была неопровержима: в сценарии войны между СССР и США мы не станем перебрасывать Второй отряд отделение за отделением. Вместо этого весь отряд будет переведен на передовую позицию.
Но до сих пор вся команда никогда не перебрасывалась сразу, и не кажется ли адмиралу, что пришло время проверить, возможно ли это?
— Абсолютно верно — сказал адмирал.
— Я прослежу, чтобы это было одобрено — сказал адмирал.
Так что я наблюдал, в качестве невинного свидетеля, как он сбросил мой план с трехзвездного неба вниз, на головы ничего не подозревающих младших офицеров. Когда коммодоры и капитаны 1-го ранга пришли ко мне и вопросили: «Что ты сделал, и почему ты причиняешь нам все это дерьмо?» я невинно посмотрел на них и спросил — «Я?».
Вот что я сказал. Конечно, все мы знали, что это не так. Вот что я подумал: «Parce que je suis un phoc et vous etes les phocees» (Да буду я тем, кто тюленит и будете вы теми, кого оттюленят, фр.)
Но у меня была правдоподобная отмазка — и я получил переброску для своей команды. Это тоже был полный успех: первое полномасштабное развертывание всего отряда SEAL и его вспомогательных механизмов. Тем не менее, офицеры, которых я обидел, вероятно, занесли мое имя в мусорную корзину «Что посеешь — то и пожнешь».
Меня обвиняли в высокомерии — и я признаю это. Меня обвиняли в том, что я тычу людей носом в навоз — и мне это нравится. Виновен по всем пунктам. Честно говоря, есть часть меня, которая всегда была саморазрушительной — часть, которая хочет «раскрыться низко», независимо от того, какие могут быть последствия. Отчасти это легко объяснить: мне нравится жить на грани, доводить себя до абсолютного предела, чувствовать себя бессмертным.
В бытность рядовым, мою склонность к саморазрушению можно было объяснить избыточностью (или глупостью) молодости. Будучи младшим офицером во Вьетнаме, я мог бы сослаться на жажду крови и экстаз боевой адреналиновой зависимости, если хотите. Но, как командир подразделения, я не имел никакого стоящего оправдания, чтобы играть в злонамеренные игры с начальством, которые будут преследовать меня позже. Но именно это я и сделал — и они, действительно, вернулись и ударили по мне. В большинстве случаев я сражался за своих людей — за их благополучие, комфорт или за то, чтобы они имели лучшее снаряжение и подготовку. В других случаях я собачился с моими собратьями-офицерами потому, что мне просто не нравилось их отношение.