Талисманом команд подрывников-подводников является злобный лягушонок по имени Фредди. Он носит матросскую фуражку «Дикси», надетую под щегольским углом. В уголке его рта надежно зажат окурок сигары. В правой руке у него зажженая динамитная шашка, а в глазах — безумный блеск. Грязь приобретал такой же вид и большинство матросов находили это тревожащим.
Он идеально подходил на роль Хантца Холла для моего Лео Горси. (Пара игравших в дуэте актеров 30-х годов, примерно как сейчас Стивен Фрай и Хью Лори. Прим. перев.)
Затем Грязь, который обычно ел десерт перед тем, как съесть первое блюдо, брал нож с чужого подноса, намазывал толстый слой мороженого — вкус не имел значения — поверх стейка Солсбери, добавлял полбутылки соуса и начинал есть. Грязь ел очень быстро — и без помощи столовых приборов, это было повторением Адской недели, за исключением того, что мы с Грязью были единственными за столом, кто прошел через Адскую неделю.
Я всегда начинал свою трапезу с гороха. Я его ел, засасывая через нос. После первых двух вшвыркиваний, я оглядывался и причмокивал губами.
— М-м-м-м. Отлично!
Если в этот день не было гороха, то обычно были спагетти.
Я втягивал спагетти так же через нос, хотя обнаружил, что если соус маринара был слишком острым, у меня слезились глаза.
Если тонкие методы не срабатывали, мы переходили к грубым.
— Кофе, мистер Грязь? — спрашивал я.
— Конечно, мистер Чудик.
— Сливки?
— Нет, спасибо мистер Чудик.
— Сахар?
— Полагаю, что тоже нет.
— Сопли? — я прочищал нос в его чашку.
— Восхитительно.
И он выпивал его залпом.
Мы обнаружили, что примерно через три дня таких выступлений слух о них распространился. К концу первой недели пребывания в море нам с Грязью было достаточно зайти на камбуз, загрузить подносы и направиться к столу. Он освобождался еще до того, как мы усаживались.
Когда Барретт услышал, что мы проделываем с Грязью, он просто взбесился.
— Дачерттепобери, Марсинко — прорычал он — Я не могу тебя на растудым-тудыть пять минут оставить, чтобы ты на свою растудыть-едремть-тудыть жопу приключений растудыть-затудыть не заполучил.
В дополнение к заболевшим ушам Грязь и я получили дополнительные наряды. Это был уникальный способ Барретта сказать «спасибо» за представления, которые позволили взводу есть вместе. Мы с Грязью страдали молча. Мы знали, почему он это сделал: если бы он этого не сделал, он бы огреб неприятностей в старшинском загоне для козлов и поэтому, чтобы сохранить мир, он нас вздрючил.
Я получил уведомление, что меня приняли в школу кандидатов в офицеры сразу после того, как я отправился на шесть месяцев в Средиземное море, на борту «Рашмора», старинного десантного корабля-дока времен Второй мировой. Это был настоящий прощальный тур. У меня была вся обычная работа в взводе: разведка пляжей перед десантными учениями, отработка подрывов при разминировании, участие в учениях Зулу-пять-Оскар, с уклонением и побегом, которые были частью продолжающейся подготовки UDT-22. А потом была черная работа: печатание для Барретта отчетов и служебных записок, обслуживание оборудования и поддержание своей квалификации в области водолазного дела и прыжков с парашютом.
Вдобавок ко всему, я стал все больше и больше времени проводить в Стране Офицеров, наблюдая за тем, как они действуют, как они выполняют свои обязанности, как они живут в своей кают-компании. Время от времени я поднимался на мостик, где командир нашего десантного корабля-дока, капитан 1-го ранга Б. Б. Уитэм, даже давал мне пару раз порулить, после того как Баррет сообщил ему о том, что меня приняли в Швалку Курячьих Отбросов, как ее ласково называют на флоте. Будучи закоренелым новоангличанином, шкипер Уитэм позаботился о том, чтобы я получил начатки офицерского мастерства. Он даже знал обо мне достаточно, чтобы правильно ко мне обращаться — как к старшему матросу Чудику.
Конечно, теперь, когда я собирался стать офицером и джентльменом, мы с мистером Грязью полностью отказались от наших представлений на камбузе. Это был великий поступок, но даже великие деяния должны когда-нибудь заканчиваться. Кроме того, кто захочет, чтобы его звали энсин Чудик?