Я был в восторге от того, что каждый боец отделения «Браво» был награжден, за то, что он сделал во Вьетнаме. Я также был доволен собственным прогрессом. Я проявил себя в бою — и вскоре после возвращения в Штаты был произведен в лейтенанты.
Медали и благодарности в приказе были внешним свидетельством чего-то более важного. Теперь я верил в себя, как в лидера. Мои инстинкты насчет боя оказались верными и, в значительной степени, надежными. Более того, я сумел найти способ победить систему, который мы были обременены, или, по крайней мере, заставить ее работать в нашу пользу.
С другой стороны, я был обескуражен высоким уровнем беспорядка и безмозглости, которые, казалось, пронизывали все наши действия во Вьетнаме. Слишком часто нас, SEAL, отправляли на войну малосмыслящие морские офицеры, не имевшие ни малейшего представления о наших возможностях, или о том, как их использовать. Поэтому они использовали нас так же, как свои регулярные части. Это бы сработало, если у вас был батальон немотивированных «ворчунов». Но не в том случае, если вы отправили в поле небольшие смертоносные отряды хорошо обученных людей, которые могут думать сами и гордятся тем, что проявляют инициативу.
Я видел и лучшее, и худшее от своих товарищей-офицеров во Вьетнаме. С одной стороны, были такие парни как Фред Кочи, который повел бы своих людей в ад и обратно, если бы у нас был шанс перехватить конвой ВК или потопить группу сампанов, но были и другие — трусы, которые посылали своих людей делать то, что не хотели, или не могли сделать сами. А бюрократы, которые занимались бумажной работой вместо того, чтобы вести своих людей на поле боя, потом представляли себя к Серебряным звездам только за то, что услышали звуки стрельбы. И воры — офицеры, которые попросту воровали свои награды.
Я помню одного скотомудилу в звании капитана (он звал себя Орлом, но он был настоящим индюком), который украл Серебряную звезду у рядового — он фактически присвоил себе эту проклятую медаль — потому что Линдон Джонсон приезжал в Камрань и он хотел, чтобы президент повесил ее ему.
Был ли этот капитан в бою? Скажем так — он катался на ПРК каждые шесть-семь дней. Все остальное время он перебирал бумаги. Неужели в него стреляли? Может быть, раз или два. Не так, как в рядовых, старшину, который командовал катером, и которые были в самом замесе в течение нескольких месяцев. Но этого старшину бортанули. Конечно, он в конце-концов получил свою медаль, но президент должен был повесить ее на грудь ему, а не приколоть на мундир какого-то самодовольного говнюка.
Такое поведение, когда речь шла о медалях, было типичным для Хэнка Мастина, который едва не отдал нас под трибунал из-за первой ночи отделения «Браво» на реке — в ту ночь, когда я вызвал «Призрака», мы расстреляли остров свободного огня и вернулись обратно без единого патрона, оставшегося в нашем оружии. Так вот, по дороге на гауптвахту произошла забавная вещь: оказалось, что по счастливой случайности «Браво» прервало то, что военно-морская разведка позже описала как форсирование реки основными силами северовьетнамцев.
Мы вляпались в самую гущу событий и по чистой случайности устроили противнику королевский облом.
Угадайте, кто получил Бронзовую звезду за то, что теперь называлось первой успешной операцией SEAL в дельте? Это был капитан третьего ранга Хэнк Мастин. Не важно, что его вклад в вечернее представление был меньше нуля. Так что, вернувшись в Штаты в начале июня, я отправился в наградной отдел главного Военно-морского корпуса в Вашингтоне, штат Колумбия и подал на это жалобу.
Я не знаю, отобрали ли они когда-нибудь Бронзовую звезду у Мастина — все, что я хотел, это чтобы было записано мое личное возражение. Но в одном я был уверен: судя по тому, как на меня смотрели, ни один энсин никогда раньше не подавал возражений против медали капитану третьего ранга.
Во Вьетнаме я приобрел репутацию негодяя, отщепенца, одиночки. Отчасти это было заслуженно — мне всегда было трудно подчиняться приказам людей, которых я не уважаю, и я давал им это понять. Мои характеристики с 1967 года отражают мое бунтарское отношение. Я был признан «Выдающимся — один из 100» в таких областях как воображение, трудолюбие, инициатива, отношение к делу («позитивная и восторженная манера, в которой он выполняет свои обязанности») и профессиональные знания.
Но меня оценивали только как «исключительного» в таких областях как надежность, личное поведение и сотрудничество.
Теперь «исключительный» может звучать хорошо, но — как мне сказали в то время — это не слишком помогает загладить прежние карьерные грехи. И области, где я был оценен ниже всего, были теми областями, которые выше всего ценило мое начальство. Мое личное поведение было агрессивным и резким. Я ругался как матрос. Я был не против рукоприкладства по отношению к людям, если они меня бесили.