Не зову. Звучало бы издёвкой
Или же формальностью пустою
Это приглашенье. И, к тому же,
К странствиям во времени я больше
Склонности имею, чем в пространстве.
Оттого-то и на расстоянье
Вы мне ближе, впрочем, как все те, кто
Дороги действительно. Простите,
Если утомила. И на этом
Остаюсь — неведомо на сколько —
Искренне ничья, неважно где, но
В каждой из вполне чужих вселенных
Помнящая Вас —
Екатерина.
Хроника одного вечера
Стих подпирал. Он должен был явиться,
Он был готов к рождению вполне.
Как всякой Божьей твари, угнездиться
Для оной цели нужно было мне.
Домой нельзя, там оседлают сходу,
Но — не беда: полно кафе окрест…
Зашла в одно, а там полно народу.
И все едят. И нет свободных мест.
В другом — невыносимо, беспрестанно
Гремел динамик, слух терзая мой…
А третье было мне не по карману.
Я плюнула и побрела домой.
На кухне — звон и резкий визг соседки,
А в комнате — счастливый теле-сон.
И, пометавшись, будто волк по клетке,
Я потихоньку выскользнула вон.
На набережной села на ступени,
Но, видно, неудачен был момент:
И страж порядка, полный подозрений,
Навис и попросил мой документ.
Ну что ж — с собою паспорт, слава богу.
Всмотрелся. Криминала не нашёл:
Сижу, пишу… Взглянул довольно строго,
Но — разрешил. И с важностью ушёл.
И снова я распутываю нити,
Хватаю ускользающий кураж…
Вдруг чей-то голос: «Выпить не хотите?» —
И пальцы выпускают карандаш.
Оглядываюсь: пара пожилая,
Уже «под газом», но ещё — вполне,
Друг друга через слово посылая,
Усердно ищет истину в вине.
«У нас сегодня дата: двадцать восемь…
И всё живём! Я — дура, он — подлец…
Ну, выпейте за нас! Мы очень просим!
Иначе — разругаемся вконец».
Я поняла, что чаша не минует.
Блаженны миротворцы!.. Сгинул стих.
И долго-долго исповедь дурную
Я слушала, и утешала их.
Стемнело. Я уйти заторопилась,
Но различила сказанное вслед:
«И всё-таки она бы утопилась.
Записку дописала б — и привет!
Мы — вовремя… Их много тут — с приветом…»
Вот это — приговор! И нечем крыть.
Ведь если я могу не быть поэтом,
То кем угодно я могу не быть.
Элегия
Михалу Буковскому
В недобрые, глухие времена,
В нетопленной и не своей квартире,
В неласковом и неуютном мире
От рюмочки медового вина
Я захмелею, и припомню сад,
Где каждый шаг — и бывший, и небывший,
И мраморного Кроноса застывший,
Божественно-отсутствующий взгляд.
Крик цапли, по воде — дрожащий след,
И серых крыльев взмах неторопливый,
Струящийся каскад плакучей ивы,
Мерцающий в листве медовый свет.
Вдоль берега — тропинки поворот,
Кружение листа, чуть слышный шорох,
Высокое молчание на хорах
Деревьев…
Только тень моя вздохнёт
Над тенью ветки, словно над строкой,
И полетит вдоль призрачной аллеи,
И, божество недвижное жалея,
Коснётся камня тающей рукой.
Две вариации на весьма заигранную тему
1. «Мне отчего-то вспомнился Полоний…»
Мне отчего-то вспомнился Полоний —
Не в меру любопытный старикан,
Тщеславием своим прогнав остатки
Житейской даже мудрости, решил,
Что принц безмерно в дочь его влюбился,
И тронулся от этого умом.
Старик несчастный! Кабы не тщеславье,
Наверняка бы мог сообразить,
Что от любви лишаются рассудка
Лишь только женщины. Любовь для них —
Среда естественного обитанья,
Смысл жизни, свет и воздух. Без неё
Всё чахнет, гаснет или каменеет.
Ум женщины не хочет воспринять
Мир без любви, предпочитая само —
Уничтоженье. Для мужчин любовь —
Хороший соус к основному блюду.
А блюдо очень разным может быть:
Карьера, власть, влияние, богатство,
Война, работа, слава или — месть.
Они на этом могут помешаться.
Но чтобы на любви? Помилуй Бог!
Такого не бывает. Невозможно…