— Я полагаю, что вы не настолько глупы, чтобы мне лгать. Иначе последствия были бы самыми неприятными. Как для вас, так и для вашего друга.
Фрейдал мельком взглянул на Ронина, и его левый глаз сверкнул серебром в свете электрической лампы. Ронин невольно вздрогнул. Саардин опять повернулся к Сталигу. Наверное, почудилось, сказал себе Ронин. Обычное отражение. Хотя нет. Уж слишком оно было ярким, как вспышка. Потом он сообразил: левый глаз у Фрейдала был неподвижен, — причем он заметил это с самого начала, но как-то не придал значения.
Сталиг поднял руки.
— Я вас прошу, саардин. Вы неправильно меня поняли. Я только хотел вас заверить...
— Доктор, позвольте мне еще раз прояснить ситуацию. Я вызвал вас не потому, что мне очень этого хотелось. Ваше присутствие здесь внушает мне опасение. Так же, как и присутствие вашего друга. Я занимаюсь вопросами безопасности и всем, что с этим так или иначе связано. Как вы понимаете, мне приходится заниматься делами чрезвычайной важности. Была бы на то моя воля, никто, кроме специально отобранного персонала, не посмел бы явиться сюда ко мне. Впрочем, теперь мне приходится мириться с тем, что подобное положение вещей больше уже невозможно. Колдун Боррос серьезно болен. Мои собственные советники по медицине не в состоянии ему помочь. Они говорят, это выше их сил. Следовательно, если нам нужно, чтобы Боррос остался жив, нам необходима помощь высококлассного специалиста. А мне нужно, чтобы он остался жив. Но вы, однако, испытываете мое терпение. Пожалуйста, осмотрите его, попробуйте что-нибудь сделать и уходите отсюда. Чем быстрее, тем лучше.
Сталиг легонько склонил пред Фрейдалом голову, подчиняясь его приказанию:
— Как вам будет угодно. Однако могу ли я вас попросить сообщить мне о тех событиях, которые непосредственно предшествовали заболеванию Борроса?
Подобострастный тон доктора возмутил Ронина до глубины души.
— Могу я поинтересоваться — зачем?
Сталиг вздохнул, и лицо его сделалось вдруг каким-то усталым. Ронину показалось даже, что на нем стало больше морщин.
— Саардин, разве я стал бы расспрашивать вас только из праздного любопытства? Вы защищаете Фригольд, и руки у вас не должны быть связаны. Я лишь прошу вас об одолжении. Я тоже не могу действовать вслепую.
— Стало быть, это так важно?
— Чем больше я буду знать, тем больше шансов помочь пациенту.
— Ну хорошо.
Саардин сделал знак рукой, и на пороге комнаты возник еще один даггам, которого они не заметили раньше. На сгибе левого локтя он держал табличку, в правой руке — перо.
— Мой писарь всегда при мне, — сказал Фрейдал. — Он записывает все, что говорю я, и все, что говорят мне. Чтобы потом не возникло каких-то... недопониманий. — Саардин скользнул равнодушным взглядом по Ронину и опять обратился к целителю. Невозможно было угадать, что у него на уме. — Он зачитает отчет, который он мне приготовил сегодня утром.
— Отлично, — ответил на это Сталиг. — Но сначала я должен осмотреть Борроса.
Фрейдал натянуто поклонился. Они молча прошли в темную комнату, где на кровати лежал человек.
— Извините, что здесь недостаточно света, — проговорил Фрейдал без тени, впрочем, сожаления. — У нас сломалась осветительная система.
Комната освещалась лишь тусклым неверным пламенем двух масляных ламп.
На кровати — самой что ни на есть обычной деревянной раме с грудой мягких подушек — лежал человек. Он был привязан к ложу кожаными ремнями. Один ремень проходил поперек груди, второй — по ногам. Сталигу с Ронином пришлось подойти совсем близко, чтоб разглядеть его в тусклом свете чадящего пламени.
Человек этот был необычный во всех отношениях. Длинный торс, широкая мощная грудь, очень узкие бедра. Пальцы рук — длинные, тонкие, с невероятно длинными ногтями, которые были к тому же почти прозрачными. Но больше всего Ронина поразило его лицо. Вытянутая, овальной формы голова практически лишена волос. Странного темного цвета кожа с желтоватым оттенком, туго обтягивающая череп и скулы. Дышал больной учащенно. Глаза его были закрыты. Сталиг склонился к нему, не теряя времени, и начал осмотр.
В этот момент писарь начал читать:
— "Записано 27-го цикла периода Саджита..."
Фрейдал остановил его движением руки.
— Пожалуйста, только текст.
— "Заявление Мастаада, состоящего техником при Борросе, колдуне. В течение многих циклов мы работали над завершением проекта, конечную цель которого Боррос упорно отказывался называть. Я занимался соединением элементов и контролем над ними. В течение нескольких циклов подряд Боррос работал без перерывов. Если я уходил от него к концу шестой смены, то, возвращаясь к началу второй, я заставал его за работой. Впечатление складывалось такое, что он вообще не вставал из-за стола. Три цикла назад, заступая в смену, я застал его в состоянии крайнего возбуждения. Однако мне он ничего не сказал, хотя я, беспокоясь за его здоровье, умолял его..."
— А это что, саардин? — прервал писаря Сталиг, который все это время сосредоточенно осматривал неподвижного пациента. Ронин наклонился поближе и увидел на висках колдуна два маленьких пятнышка — настолько маленьких, что даже Сталиг не сразу заметил их, — треугольной формы, похожих на грязь от угольного карандаша.
Теперь Фрейдал тоже увидел их, и Ронин буквально физически ощутил, как в комнате скапливается гнетущее напряжение.
— Это вы у нас доктор, — проговорил саардин, не сводя глаз с неподвижного тела. — Вот вы мне и скажите, что это такое.
Сталиг явно хотел возразить, но потом, видимо, передумал. На какое-то время воцарилась неуютная тишина, а потом Фрейдал опять поднял руку, и писарь возобновил чтение своих записей:
— "...рассказать мне все. Но он отказался и при этом повел себя агрессивно, так что настаивать я не стал. На следующий цикл он стал еще агрессивнее. Раздражение его увеличилось, руки дрожали, голос срывался... он начал ко мне придираться. Казалось, он ищет повод, чтобы меня оскорбить. Когда я пришел во вторую смену, он накричал на меня. Велел мне уходить. Заявил, что ему больше не нужен техник, а потом разразился какой-то бессвязной речью. Я испугался за его состояние и попытался его успокоить, но он совсем обезумел, набросился на меня и вышвырнул в коридор. Я сразу пришел сюда, чтобы..."
Саардин подал знак, и писарь умолк.
— Почему вы его изолировали? — спросил Сталиг, выпрямляясь и оборачиваясь к Фрейдалу.
— Сэр, я хочу знать, будет ли Боррос жить, а если да, то сможет ли он исполнять свои прежние функции. Когда я получу ответы на интересующие меня вопросы, я с удовольствием удовлетворю ваше праздное любопытство.
Сталиг вытер пот со лба.
— Он будет жить, саардин. Я уверен, что будет. Что касается восстановления всех его прежних способностей, я ничего не могу сказать определенно. Надо дождаться, пока он не придет в себя. Я должен проверить его рефлексы.
Саардин на секунду задумался.
— Сэр, этот человек оказал сопротивление моим даггамам. Он первым напал на них, хотя они не причинили ему никакого вреда. Они были вынуждены усмирить его и проследить за тем, что он больше никому не будет угрожать. То, что мы сделали с ним, было сделано прежде всего ради его собственной безопасности.
В первый раз за все это время Фрейдал улыбнулся. Когда он улыбался, он был похож на хищного зверя. Впрочем, улыбка мелькнула и тут же исчезла, как будто ее и не было.
— Все равно так нельзя обращаться с людьми, — сухо заметил Сталиг. — Это бесчеловечно.
— Это была вынужденная мера, — пожал плечами Фрейдал.
Оставив двух даггамов на пороге сумрачной комнаты и велев им немедленно уходить, как только целитель закончит осмотр больного, саардин поспешил уйти.
— Если Боррос умрет, вы мне лично за это ответите, — бросил он Сталигу на прощание.
Когда Сталиг с Ронином остались одни, целитель принялся тихонько насвистывать себе под нос, что выдавало его крайнее нервное напряжение. Он тяжело опустился на единственный в комнате стул и весь как-то сник. Его пальцы, сцепленные в замок, легонько дрожали. Казалось, за считанные секунды он постарел на несколько лет. Сердце Ронина наполнилось жалостью.