Он умолк на мгновение, вытянул руки. Впечатление было такое, что он обращается к самому себе, как будто К'рин здесь не было вовсе.
— Я его чуть не убил. Еще бы немного — и я бы точно его прикончил. А он был такой беззащитный... Он сам испугался того, что сделал.
— Да, я знаю.
К'рин прильнула к нему всем телом, и Ронин невольно напрягся, почувствовав прикосновение ее грудей. Она продолжала легонько массировать ему спину.
— Я бы хотела увидеть тебя на Поединке, — прошептала она ему в самое ухо.
Теперь ее руки переместились ему на шею. Медленными круговыми движениями она снимала усталость с его напряженных мышц.
— Знаешь, я иногда представляю себе, какой ты в драке.
— Да неужели? Вот уж не думал, что ты занимаешься этакой ерундой.
Он расслабился. Прикосновение ее груди приятно его волновало.
— Я вообще женщина непредсказуемая, — рассмеялась она и принялась растирать ему мышцы вдоль позвоночника. — И ты всегда побеждаешь в драке?
— Всегда. — Он знал, что она ждет именно такого ответа. Собственно, ей и не надо было об этом спрашивать.
Ее пальцы скользнули ниже, и их тела снова тесно соприкоснулись. Он вдыхал аромат ее духов. Пряди ее волос мягко и нежно касались кожи. Разговор, кажется, исчерпал себя. В тишине раздавалось учащенное дыхание К'рин. Ронин не сразу сообразил, что и сам он дышит не слишком ровно.
Продолжая массировать ему спину, она дошла уже до поясницы. Ее пальцы коснулись его ягодиц. Губы были так близко, что дыхание ее щекотало ему ухо.
— Ты потрясающе дрался. Ты дрался, ты истекал кровью, а я все это время думала только об одном.
Теперь движения ее рук стали настойчивее и смелее.
Он молчал. Он уже возбуждался.
Она коснулась губами его уха.
Он повернулся к ней и, забыв о боли, усадил К'рин к себе на колени. Принялся гладить ей волосы, а потом притянул к себе и яростно прижался губами к ее губам. Губы ее приоткрылись. Его сильные руки ласкали податливое тело К'рин. Она тихонечко застонала. Он потянулся к застежке у нее на блузке...
Ронин впервые их видел. Они были высокие, стройные и достаточно молодые. Рукояти кинжалов, закрепленных на портупеях поверх серых рубах, тускло поблескивали в ярком искусственном свете — здесь, на верхних уровнях, осветительная система работала пока еще без перебоев.
— Фрейдал хочет тебя видеть, — сказал один из них. Он, по-видимому, не сомневался в том, что обращается к нужному человеку, хотя Ронин не знал ни того, ни другого.
Ронин сразу же подумал о Борросе, и ему стало немного не по себе. Было еще очень рано, примерно середина первой смены. Ронин как раз направлялся к себе. Даггамы перехватили его почти у двери, неожиданно вырулив из-за угла и преградив ему дорогу. Да, сказал себе Ронин, на этот раз Сталиг оказался прав: Фрейдал очень опасен.
— Сию же минуту, — уточнил даггам.
Служба безопасности занимала целый сектор на Верхнем Уровне. Ронин попал сюда в первый раз — сюда вообще редко пускали чужих, хотя, сколько он себя помнил, во всех коридорах ходили самые невероятные слухи о таинственных странных делах, которые здесь творятся. Раньше он относился ко всем этим слухам с изрядной долей скепсиса; теперь, однако, он пересмотрел свое к этому отношение.
Но вскоре он с удивлением обнаружил, что тоскливые серые стены с массивными дверями, охраняемыми даггамами «при полном параде», сменились уже не такими унылыми помещениями. В ярко освещенных комнатах шла самая что ни на есть будничная работа: даггамы сортировали таблички, перекладывали бумажки — словом, вели канцелярию. Попадались и неосвещенные кубатуры. Вероятно, складские помещения. Но некоторые из комнат явно пустовали «без дела», что озадачило Ронина. Справа открылась какая-то дверь, и в коридор вышел даггам. В тусклом мерцающем свете Ронин успел заметить большой письменный стол, на котором было разложено что-то совсем уже непонятное, испещренное какими-то линиями. Дверь мягко закрылась, и они двинулись дальше. Вокруг ничего не менялось: все тот же гнетущий сумрак, даггамы в невообразимых количествах. Что же это такое было на том столе?
— Сюда.
Они вошли в тесную комнатку с искусственным освещением.
— Жди здесь.
Даггамы вышли, оставив Ронина одного. Он огляделся. Безучастные серые стены. Голый пол. Стол. Два стула. Мрачные тени, подрагивающие над столом. Ронина потихоньку одолевала усталость. В плече пульсировала тупая боль. Ему ужасно хотелось есть. Да и помыться бы тоже не помешало.
Дверь открылась, и в комнатушку вошел даггам. Уже другой. Глаза цвета мутной грязи. Взгляд, исполненный плохо скрываемой враждебности. Ронин узнал его. Марш. Интересно, подумал еще Ронин, он специально зашел меня «навестить» или же он состоит в личной охране саардина? Марш указал большим пальцем на дверь:
— Сюда.
— А чем ты еще занимаешься кроме того, что торчишь у двери? — спросил Ронин, не сумев справиться с накопившимся раздражением.
Марш скорчил гримасу. Его поросячьи глазки сузились.
— У меня-то хоть есть саардин.
— Который тебе говорит, что делать, — добавил Ронин.
— Конечно. А что еще нужно? — Марш стиснул зубы. — Что еще нужно солдату, кроме хорошего командира? А у нас есть такой командир.
Ронин придвинулся ближе.
— Вот поэтому мы и... — Марш ухмыльнулся.
— Что вы?
— Ничего, — набычился даггам. — У меня есть приказ. Присмотреть за тобой, чтобы ты чего не натворил.
Ой ли? Ронин обогнул даггама и шагнул через порог. Марш закрыл за ним дверь. Стены второй комнаты были выкрашены в темно-серый цвет. Освещение совсем слабое. Никаких ковров, зато на двух стенах — какие-то непонятные росписи в темных размытых тонах. Резной стол, расположенный почему-то по диагонали, делил комнату пополам. За столом в кресле с высокой спинкой восседал Фрейдал собственной персоной, одетый, как и в тот раз, в темно-серую форму. Серебристые знаки отличия поблескивали на груди. Лампа стояла как раз у него за спиной, так что лицо саардина оставалось в тени. Лампа на потолке освещала только его макушку. Когда Ронин вошел, Фрейдал даже не соизволил поднять глаза. Напротив него с отрешенным видом сидел писарь с неизменным пером и табличкой. Впечатление было такое, что он вообще способен воспринимать окружающий мир только в форме произнесенного слова. Ронин заметил один пустой стул, но предпочел не садиться.
Выдержав паузу, Фрейдал пошелестел бумажками, отложил в сторону какой-то список и наконец поднял голову:
— Сэр?
Рука писаря пришла в движение, легонько скрипнуло перо.
— Вы посылали за мной, — спокойно и четко произнес Ронин.
— Да, посылал.
Фрейдал не предложил Ронину сесть. Его мертвенно-белый искусственный глаз жутковато поблескивал в ярком свете.
— Вам лучше все рассказать самому.
— Я не понимаю...
— Вы все понимаете, — оборвал его саардин. — Прекрасно вы все понимаете.
Рука писаря продолжала вычерчивать знаки на табличке.
— Я вас слушаю, сэр.
Фрейдал сцепил руки в замок. Явственно хрустнули костяшки пальцев. Лицо его, остававшееся в тени, было непроницаемо. Только поблескивал немигающий искусственный глаз.
Ронин лихорадочно думал.
— Это просто недоразумение...
— Сэр, я вам не верю.
Теперь Ронин хотя бы понял, откуда ветер дует.
— Я думал, что все это в прошлом, но... — начал он с самым невинным видом. — В общем, там пошли всякие замечания насчет Саламандры...
— Трудно поверить, что вы так ранимы.
Бледная ладонь Фрейдала шевельнулась, блеснул отполированный ноготь.
Что, интересно, он хочет услышать? Быть может, немного правды...
— Мы... мы не сошлись во мнениях, как вы, наверное, знаете.
Лоб Ронина покрылся испариной, что было сейчас очень кстати.
— Многие почему-то считают, что мне доставляет огромное удовольствие, когда его оскорбляют. Но он был моим сенсеем, и я многим ему обязан.
Он замолчал. Фрейдал тоже не произнес ни слова, и Ронин догадался, что саардин обдумывает услышанное и соотносит его слова с официальным отчетом об инциденте.
— Он много чего нехорошего наговорил, — произнес наконец саардин.