Хальер. Мысль пришла сама. Тут же услужливая ярость подсунула ему четкое изображение трех, нет, четырех (а-а, вот ты где прячешься) красных пульсирующих точек. Амулеты. Ланья пристальнее всмотрелся в один из них. Естественно, торкский. Да еще какой торкский. Не чета дамадиковской дешевке. А не все ли равно? Сквозь белую пелену пробился девичий крик. Зря это они… И так всем хватит. Не надо дальше подстегивать.
Раскинув руки, Ирил хватил в каждую по два амулета. Как он это сделал, сам не понял, но схватил. Сжал, выдавливая всю силу, оставляя расплющенные бесформенные комки чего-то странного. Нет, комки все еще светятся. Да еще как.
Руки до плеч обожгла дикая боль. Не трогай. Амулеты Желтого Лепестка умели себя защищать. Был бы он в трансе, вылетел бы мгновенно. Вот только из белого безумия так просто не выкинешь. А боль лишь добавляет масла в огонь. Не хочешь дохнуть?! А так? А вот так? А еще вот так и так?
Ланья перестал чувствовать руки. Боль оглушала, разрывала на части, сворачивала в трубочки и разбивала о землю. Но она же и спасала. Пока боль тянула жизнь из тела, это тело продолжало жить. Силы только прибавлялись. И уже неважно было, выживет ли кто-нибудь их заложников. Боль становилась смыслом жизни. Целью и дорогой, по которой можно идти. Сколько он тянул, Ирил так и не понял, но вдруг вокруг точек начали появляться маленькие ореолы. Поначалу незаметные, с каждой секундой они росли, меняли цвет с алого на серый, потом на черный, а потом начали заполнять собой амулеты. Белые контуры, на которых держались алые точки, начали клониться вниз. Головы у них задергались, как у деревянных кукол, которых Ланья видел в бродячем театре, приезжавшем к ним в Хайар. Влево-вправо, вверх-вниз. Быстрее, быстрее, быстрее. И вдруг — БАХ!
Черные точки вдруг разрослись, заполнили собой белое покрывало мира, и наступила тишина. ТИШИНА. Не та, белая, режущая голову напополам, а другая, мягкая и ватная. В которой все звуки, мысли и движения умирали, даже не успев родиться. И Ирилу стало хорошо. Только сейчас он понял, до какой же степени устал. И как же тяжело было жить в том белом мареве. А здесь хорошо. Здесь можно отдохнуть.
Где- то далеко-далеко зазвенел девичий голос. Он звал его. Но — нет, не дойти. Слишком он устал. Он тут полежит немного… А раз она кричит — значит, все в порядке. Перед тем как черное ничто прогнало белое что-то, Ланья успел порадоваться, увидев, как те контуры, на которых амулеты висели, оседают, раскинув руки. Раз их нет, а она есть — значит…
Черное покрывало уютно заворачивало его, гасило мысли, чувства. Хорошо, до чего же хорошо и спокойно. Ланья устало опустил голову. Девичий голосок где-то далеко-далеко не умолкал, но это только успокаивало. И в то самое мгновение, когда, кроме черноты, уже ничего не осталось, где-то высоко-высоко, в черном небе {о, это, оказывается, небо) зажглась маленькая звезда. Она не светила, нет. Ее света не хватало на то, чтобы вырвать из черноты хоть что-то. Но она показывала. Просто показывала, где небо. Где верх, где низ. Где жизнь, а где просто покой и уют.
И устраивающийся отдохнуть Ирил добро улыбнулся этой звездочке, как старой знакомой. Теперь на самом деле можно было отдохнуть.
Глава 6
Большое помещение, странно тихое в этот, в общем, рабочий час, овевало прохладой двух магов, стоящих навытяжку перед «Великим и Ужасным, Могучим и Непобедимым» доном Антонио Сибейрой, «Великим Инквизитором» и «Торквемадой», главой обоих служб Братства: Братьев Ищущих и Братьев Находящих, который только что закончил, судя по выражению лиц присутствующих, очередную выволочку и наконец-то смог дать волю физиологии.
— Дедавижу, — дон Антонио оглушительно чихнул, отвернувшись от подчиненных.
— Все в порядке, Мастер? — осторожно отодвинулся от него Степашка, молодой маг, в недавнем прошлом торговый менеджер, выдернутый программой порталов с Земли.
— Раздражает? — сочувственно поинтересовался более опытный Айонки, бывший вольд, примкнувший к Братству после объявления о создании Директории и строительстве Улитарта.
— Дедавижу этих удодов, — прорычал дон Антонио, еще раз сопроводив заявление громким чихом. — И я де Масдер. Масдер — эдо Ацекато. Я — Ваше Магичество, если дебе дак уж хочедзя жопу мне полизадь.
Степашка обиженно замолк. Айонки скорчил ему рожу. Мол, потом объясню, и потихоньку начал выползать из приемной, подталкивая перед собой непонятливого коллегу.
Сиятельный гнев «Великого и Ужасного» дона Антонио объяснялся на самом деле до неприличия просто: грипп.
Вышедшие из мясорубки в Зеленом Лепестке земные маги сделали за время, проведенное в Пестике, много, очень много. Они создали Братство Магов Земли. Они основали государство людей в Пестике — Директорию. Они заложили Улитарт — Город Безумных Магов, Странный Город, Город Надежд, Город Тысячи Радуг, где любой мог начать учиться магии и мог почувствовать себя счастливым. Они, наконец, отбили вторжение Старших Рас Клевера, решивших выжечь каленым железом из Пестика человеческую заразу, возомнившую себя сборищем великих магов. И еще бессчетное количество побед и свершений они смогли совершить.
И вот только с одной ма-а-аленькой проблемой они никак не могли справиться. Вернее — проблемами. И на самом деле очень маленькими. Вирусы. Ну не брались они магическими узорами, хоть ты тресни. А с традиционными земными лекарствами болезни и проходили традиционно: нелеченые за неделю, а леченые — за семь дней.
Вот и бродит по коридорам призрак прежнего дона Антонио Сибейры, пугая покрасневшими глазами и носом встречных и поперечных. В шаркающем ногами и непрестанно сморкающемся теле с трудом угадывался прежний элегантный красавец Сибейра, первым из людей заимевший (если верить слухам) гарем из прекрасных представительниц Старших Рас.
А с утра в кабинете дона Антонио обретается ни много ни мало как Шаман, руководитель безумного проекта, затеянного Мастером Ацекато, под скромным названием «Улитарт».
— Давдо ждешь? — поинтересовался Сибейра, входя в свой кабинет. Просто так поинтересовался. О том, что Шаман нахальнейшим образом с утра занял его кабинет, ему доложили еще часа три назад. Дон Антонио сразу же к нему и направился» но в бардаке, именуемом Братьями Ищущими и Находящими, добраться до кабинета руководителю не так-то просто.
— Здравствуй, рад тебя видеть в добром здравии, — телом длинный и нескладный, лицом — внебрачный сын сенбернара, Шаман поднялся из-за стола, разложившись во весь немаленький рост. — Не очень.
Он распахнул объятия, смахнув при этом со стола недопитую чашку. С дошем, как отметил страдающий по чашке этого самого доша Сибейра. И раздраженно хмыкнул про себя: «Судя по всему, не очень долго. Конечно, что для философа три часа созерцания? Пустяк». Но улыбнулся в ответ абсолютно искренне. Шаману прощалось многое. Фактически все. Нескладный изобретатель, так и не признанный на Земле, в Пестике он развернулся в полную силу, выдавая такие нестандартные работающие решения, что даже у магов, никак не страдающих от отсутствия креатива, глаза лезли на лоб.
— Пдо доброе зддавие эдо ды со зла, — прочихался Сибейра. — Дедавижу эдих удодов.
Ненавидел он уродов уже давно, но помогало это мало.
— Ходь бы ды пдидумал чего, — пожаловался испанец Шаману. — Говодяд, у тебя чудодеи всякие есть. Дак неужели пдодив насмодка ничего пдидумать не можете? А-а-апчхи! — сотряс кабинет он и с чувством выругался: — Зад-даза!
— Сейчас посмотрим, что можно сделать, — прищурился Шаман. — А к моим лучше не суйся. В плане придумать чего — им равных нет. А вот в плане на самом деле вылечить или что-то сделать, так это тебе в другое место. Хоп!