Легко понять, почему Гитлеру нужны гидальго. Труднее догадаться, почему пылким фалангистам захотелось воевать в России. Мы не говорим о чистильщиках сапог Я о воришках: эти ищут — кто буханку солдатского хлеба, кто «трофеев». Но зачем понадобилось изнеженным испанским бездельникам мерзнуть среди снежных сугробов?
Разгадку мы находим в трех письмах, захваченных нашими разведчиками. Эти письма адресованы другу генерала Муньоса Гранде, графу Энрике Мальгару Гонсалесу. Как все испанские аристократы, названный граф страдает рассеянностью: он не спрятал в надежное место откровенные письма двух своих приятелей — дона Сальвадора и дона Альберта.
Дон Сальвадор лежит раненый в госпитале. Главное счастье дона Сальвадора — чесотка. Несмотря на голубую кровь, дон Сальвадор завшивел, как самый вульгарный фриц. Он пишет сиятельному дону Энрике: «Ужасная экзема — следствие завшивленности и отсутствия всякого ухода в предыдущие дни — покрыла меня струпьями и грязью».
Однако дон Сальвадор не только чешется. Он занят важными политическими вопросами. Дон Сальвадор, как и дон Альберт, встревожен одним: испанская дивизия находится на фронте и несет потери. А по замыслу мадридских стратегов, дивизия должна находиться на фронте и не иметь потерь. Это кажется парадоксальным, однако для гидальго это яснее ясного. Дивизия поехала в Россию не для того, чтобы воевать, а чтобы сделать себе рекламу. Фалангисты думали об артистическом турне испанского танца, а немцы не поняли этих тонкостей и послали гидальго на передний край, как самых заурядных фрицев. Дон Сальвадор пишет: «Поскольку фаланга создала такую значительную и трагическую силу, как эта дивизия, для достижения своих политических целей, мне кажется неправильным расходовать свою кровь… Эту силу необходимо сохранить, расходуя ее минимально, только постольку, поскольку это требуется хорошими взаимоотношениями… Надо ограничиваться самым необходимым, не увлекаясь веселой перспективой импровизированных боев, которая сейчас, видимо, соблазняет генерала».
Очевидно, зима, проведенная в России, остудила сердце завшивевшего дона Сальвадора. Он возмущен «воинственной трескотней» генерала Муньоса Гранде. Он говорит, что «цель заслоняется средствами». Какова же цель фалангистов? Ее формулирует дон Альберт: «Имея за собой отдаленную славу русской кампании, дать в Испании широкое удовлетворение всем нашим фалангистским желаниям». Гидальго метят высоко. Дон Сальвадор мечтает: «Мы должны стать поставщиками раздора для заседаний совета министров».
Они хотят воевать, не воюя. Дон Сальвадор пишет: «Необходимо потребовать перевода на более спокойные позиции, добиться этого любым дипломатическим путем, а там ждать событий». Дон Сальвадор пишет далее, что генерал Муньос Гранде, беседуя с Гитлером, «не поставил важных вопросов», а именно: не указал, что гидальго для немцев только пушечное мясо. Все свои надежды дон Сальвадор возлагает на переговоры Франко с фюрером.
Впрочем, оба фалангиста не убеждены, что Гитлер окажется сговорчивым. Дон Сальвадор предлагает саботировать военные действия: «Этого можно достичь, только создав различного рода препятствия при вербовке новых добровольцев в Испании. Тогда наша дивизия, истощив свои небольшие резервы, станет небоеспособной дли серьезного участка фронта».
Наконец дон Сальвадор откровенно говорит, что «боевое упрямство» генерала Муньоса Гранде, который хочет воевать не за страх, а за совесть, ставит фалангистов в «смешное положение»: «Ты сам понимаешь, что значит подмоченная репутация. Нас могут счесть оригиналами, способными умирать ни за что, ни про что. А за это немцы нам ничего больше не дадут. Это ты сам знаешь». Дон Альберт предвидит неудачу: «Мы вернемся в Испанию увенчанные славой, с ранцами, полными икон, но только с этим и с удрученным сердцем… Удобный случай будет упущен».
В последнем письме дон Сальвадор решительно протестует против посылки в дивизию пополнения. Он считает, что возвращение в Испанию мелкими группами невыгодно. Он хочет, чтобы вся дивизия отправилась домой: может быть, «удобный случай» еще не упущен? Вместе с тем дон Сальвадор понимает, что решает дело не граф Энрике Мальгар Гонсалес, а Гитлер: «Эту зиму нам придется провести здесь. Видимо, это уже наверно…»