Конгрессмен имел по меньшей мере одно шаткое оправдание своего пребывания в Лас-Вегасе в эти выходные. Он мог сказать, что приехал сюда ради того, чтобы помочь избирательнице — эффектной двадцатитрехлетней Лиз Викершэм, бывшей «мисс Джорджия», занявшей четвертое место в конкурсе «мисс Америка», которой вскоре предстояли съемки для обложки «Плейбоя», и которая впоследствии стала ведущей ток-шоу CNN, созданного специально для нее Тедом Тернером, одним из ее обожателей. Свободолюбивая мисс Викершэм была дочерью Чарли Викершэма, одного из главных сборщиков средств на избирательную кампанию Уилсона, который владел местным представительством компании «Фордлинкольн» в Оранже, штат Техас, где Уилсон всегда мог получить хорошую цену за свои огромные подержанные «Линкольны». Когда Лиз переехала в Вашингтон, ее отец попросил Уилсона познакомить ее с городом, что тот и сделал с большим энтузиазмом. Он даже взял ее в Белый Дом и представил Джимми Картеру, с гордостью сообщив, что Лиз Викершэм выиграла конкурс красоты «Мисс Джорджия» в том самом году, когда Картер был избран президентом США. Не могло быть никаких сомнений, что Уилсон сделает все возможное, чтобы поспособствовать карьере привлекательной юной дочери своего друга. Теперь, в Лас-Вегасе, он делал то же самое: организовывал встречу с продюсером, который проводил кастинг для мыльной оперы.
Несколько месяцев назад молодой делец по имени Пол Браун обратился к нему за помощью в разработке телесериала типа «Далласа», основанного на реальных политических событиях в столице страны. Браун довольно быстро уговорил Уилсона вложить в съемку сериала большую часть его сбережений (29 000 долларов) и подписать контракт в качестве консультанта. Одной из причин уик-энда в Лас-Вегасе была встреча с крупным голливудским продюсером, который, по заверению Брауна, был готов поддержать проект.
Это был головокружительный момент для Уилсона и Лиз, сидевших в номере «Фантазия» и обсуждавших почти заключенную сделку. Браун уже убедил администрацию отеля списать расходы на проживание конгрессмена, а теперь заставлял Чарли и Лиз чувствовать себя любимцами всего города. Он привел с собой хорошеньких девушек из танцевального шоу, и вскоре они стали вести себя как на вечеринке у знаменитого голливудского магната, поглощая шампанское и поздравляя друг друга с почти заключенным контрактом и с ролью в сериале, которую Лиз вот-вот должна была получить.
Два года спустя группа следователей и федеральных прокуроров потратила несколько недель, пытаясь точно воссоздать, чем занимался конгрессмен после того, как Пол Браун и другие нахлебники покинули номер «Фантазия». Им почти удалось посадить Чарли Уилсона в тюрьму. Принимая во внимание, по какому тонкому льду ему впоследствии пришлось пройти, чтобы избежать осуждения, просто поразительно, с какой непринужденностью он описывает те самые моменты в горячей ванне, которые следователям так и не удалось документально подтвердить. Невзирая на пережитые неприятности, конгрессмен безошибочно дает понять, что он наслаждался каждым мгновением своей возмутительной эскапады.
«Мы лежали в огромном джакузи, — вспоминал он. — Сначала я был в халате, ведь в конце концов я конгрессмен. А потом все исчезли, кроме двух длинноногих шоу-красоток в туфлях на высоком каблуке. Они были немного пьяны и настроены пофлиртовать, поэтому вошли в воду прямо в туфлях… У них имелся кокаин, а в номере громко играла музыка — Синатра пел «Мой любимый город». Мы все размякли и говорили друг другу жуткие непристойности. Это было непередаваемое счастье. У обеих девушек было по десять длинных красных ногтей с нескончаемым запасом восхитительного белого порошка. Потрясающе весело — лучше, чем все, что вы можете увидеть в кино».
Впоследствии Уилсон так выразился по поводу этого эпизода, который едва не стоил ему карьеры: «Федералы потратили миллион долларов, пытаясь выяснить, вдыхал я или выдыхал, когда эти ногти проходили у меня под носом, а я так и не проболтался».
Другие мужчины среднего возраста приводили юных девиц в номер «Фантазия» примерно с такой же целью, но в этих стареющих искателях удовольствий есть нечто помпезное и удручающее. Едва ли кто-нибудь из них сможет потом рассказывать о своих оргиях так, словно это были невинные забавы. Но Чарли Уилсон обладал даром, заставлявшим других людей видеть в нем не стареющего негодяя, а добросердечного юношу, виновного лишь в некоторых излишествах молодого возраста.
Этот навык выживания позволял ему регулярно совершать поступки, которые не сошли бы с рук никакому другому члену Конгресса. Одной из первых, кто оценил эту уникальную способность открыто пренебрегать установленными правилами, была молодая Диана Сойер, которая познакомилась с Уилсоном в 1980 году, когда только начинала свою карьеру телевизионного корреспондента. «Он был совершенно неприрученным, — вспоминала она. — Высокий, разболтанный и необузданный — словно трудный ребенок до тех пор, пока не изобрели риталин. Его неукротимый энтузиазм распространялся на женщин и на весь мир».
Конгрессмен не напоминал ни одного из вашингтонских знакомых Дианы Сойер. Его поведение было просто вызывающим. Она вспоминает, как сидела рядом с Чарли в его большом старом «Континентале» перед одним из их немногочисленных совместных ужинов: «Когда я ехала с ним по Коннектикут-авеню, у меня было такое чувство, словно мы направляемся в дешевую закусочную».
Когда Уилсон был впервые избран в Конгресс, он убедил выдающегося университетского профессора Чарльза Симпсона покинуть академический круг и стать его административным советником. По словам Симпсона, Уилсон был самым блестящим человеком, с которым ему когда-либо приходилось работать: «Он обладал удивительной способностью брать сложную проблему, раскладывать ее на части, вытряхивать все лишнее и оставлять самую суть. Нет сомнений, что он мог бы достичь всего, чего хотел. Он метил на пост министра обороны, но, во всяком случае, рассчитывал избраться в Сенат».
Но Симпсон постепенно пришел к убеждению, что в характере его босса есть роковой изъян. Этот недостаток был превосходно сформулирован в рапорте о годности к военной службе, составленном командиром Уилсона во время его службы в ВМФ в конце 1950-х годов: «Чарли Уилсон — лучший офицер, когда-либо служивший под моим командованием на море, но, несомненно, худший в порту».
В те дни Симпсон не сомневался, что у его начальника имеются проблемы со спиртным. Как и у многих алкоголиков, это не проявлялось напрямую: Уилсон мог поглощать огромное количество скотча и выглядеть совершенно трезвым. К тому же он был добродушным пьяницей, который мог рассказывать замечательные истории и заставлял всех покатываться от хохота. По словам Симпсона, в тех случаях, когда алкоголь все же одерживал верх над ним, «Уилсон просто ложился на часок, затем просыпался и вел себя так, словно он проспал двенадцать часов. Мне это казалось совершенно нереальным. Он поступал так на собственных вечеринках — просто засыпал, пока все вращалось вокруг него, а потом вставал и присоединялся к общему веселью».
Большинство из 435 членов Конгресса ведут удивительно неприметную жизнь в Вашингтоне. Конечно, есть местные знаменитости, прославленные в своих округах, но вашингтонская жизнь такова, что, если почти все они уедут из столицы, лишь немногие заметят их отсутствие. С другой стороны, в начале 1980-х годов Уилсон начал привлекать к себе большое внимание средств массовой информации. Это было внимание особого рода, которое любой другой политик счел бы равносильным самоубийству. Комментаторы разделов светской хроники называли его «Весельчак Чарли» и со смаком расписывали парад королев красоты, которых он приводил на приемы в Белом доме и на званые вечеринки в посольствах. В одной техасской газете его назвали «самым крутым плейбоем в Конгрессе». В «Вашингтон Пост» была опубликована карикатура с изображением Уилсона и лидера группы большинства в Сенате Джима Райта верхом на белых лошадях, скачущих по Пеннсильвания-авеню в ночной клуб, куда Уилсон недавно вложил свои средства. В «Даллас морнинг ньюс» заметили, что в диско-клубе Уилсона Elan[1] (его девиз был «клуб для лихачей») бывает больше конгрессменов, чем можно когда-либо найти в здании Конгресса. Когда Уилсону задавали вопросы о его образе жизни, он добродушно отвечал: «Почему я должен выглядеть как цепной пес, страдающий от запора? Я хочу взять от жизни все, что она может мне дать».