– И что же? – спросила Кочерыжка. – Они отменили встречу?
Пижма, помолчав, подошел к стеллажу с приборами, чьи мерцающие экраны не вызывали у Тео никаких аналогий со знакомой ему электроникой. Казалось, что они сделаны не из твердого материала, а из какой-то струящейся жидкости. Пижма провел пальцами над одним из экранов, отчего тот засветился, и закрыл его шторкой. Тео, хотя и не проникся к Пижме особой симпатией, не мог не любоваться им. Все жесты эльфа, даже случайные, казались, как и жесты охотников в лесу, тщательно отрепетированными, будто в балете. Можно подумать, эти эльфы проходят курс прикладной грации, как только родятся на свет.
Вслед за этим Пижма выдвинул ящик, достал оттуда серебряную шкатулку величиной с книгу в твердом переплете и поставил ее на стол. Кочерыжка подлетела посмотреть, и Тео, немного поколебавшись, подошел тоже.
– Я получил это вчера, – сказал Пижма. – Шкатулку мне принес стукотун, рабочий с нашего рудника, а ему ее передал некий незнакомый эльф, которого у нас в коммуне никто раньше не видел.
Шкатулку украшал узор из птиц и древесных веток, эмблема на крышке изображала цветок.
– Это ведь герб Штокрозы, да? – сказала Кочерыжка.
– Да, – кивнул Пижма. – Но не думаю, что мне прислали ее родные юноши, который собирался приехать за мастером Вильмосом. Взгляните. – Эльф откинул крышку, отчего в комнате запахло чем-то пряным и немного едким. Внутри на белых лепестках лежало что-то величиной с детский кулачок, завернутое в красную бумагу. – Это сердце, – сказал Пижма, – высушенное и начиненное рутой. – Он издал короткий сухой смешок. Лица его Тео не видел, потому что граф отвернулся. – Полагаю, что нам не стоит больше ждать вашего провожатого. Это все, что от него осталось.
– Как он это сказал, Боже правый! Точно ему все равно. – Тео сидел на кровати – ноги у него до сих пор еще дрожали.
Кочерыжка устроилась на предполагаемом кондиционере.
– Они не такие, как мы, Цветы эти. Эх, сказанула! Ты и подавно не такой.
Небрежность, с которой Пижма отпустил его, Тео воспринял едва ли не менее болезненно, чем известие о безвременной смерти посланника тех, кто питал к нему хоть какой-то интерес во всем этом безумном мире.
– Вот гадство. Как же мне быть-то теперь?
– Не знаю. Он сказал, что вечером побеседует с тобой еще раз. Ты не дави на него, Тео, мой тебе совет. Они все с придурью, Цветы, и торопить их не надо.
– Мне-то что. Я сюда не напрашивался, а теперь и вовсе не знаю, что делать. – Тео встал и начал ходить по комнате. – Как насчет того, чтобы отправить меня домой? Ты это можешь?
– Не могу, – потрясла головой Кочерыжка.
– Не можешь или не хочешь? – Тео повысил голос, испытывая стыд от того, что кричит на женщину размером с солонку. – Есть тут кому-нибудь дело до того, что меня попросту вырвали из нормальной жизни, не спрашивая согласия? Попросту похитили, Боже ты мой!
Долли просунула голову в дверь.
– Эй, пупсик, у меня от тебя уши болят. Сядь и веди себя тихо.
Тео сел, сцепив зубы. Он, конечно, зол, но не настолько глуп, чтобы ссориться с парой тысяч фунтов живого веса – кроме того, по словам Кочерыжки, эта громадина бегает в гору быстрее, чем большинство смертных под гору.
Летуница опустилась на одеяло рядом с ним.
– Мне жаль, что все так обернулось, но не будем передергивать. Я тебя не похищала, а только открыла дверь без подготовки, потому что большой и страшный бяка собирался высосать мозг у тебя из костей, даже не обглодав их при этом. И напустила его на тебя тоже не я – он сам явился. И силком я тебя, парниша, в ту дверь не выпихивала.
Тео посмотрел на нее и закрыл лицо руками.
– Да, конечно. Ты права. Извини. Ты... не сердись только. Поговори со мной. Может, вместе мы что-нибудь и придумаем. Почему ты не можешь отправить меня обратно домой? Ведь этот... зомби рано или поздно найдет меня здесь.
– Здесь тебе все-таки спокойнее, по правде-то говоря. Пижма хорошо защищен. И потом, отправить тебя назад не так-то просто – на это требуется много энергии, особенно если ты не хочешь, чтобы кто-то заметил. Если даже оставить в стороне эффект Клевера, послать кого-то в другой мир – это все равно что построить большой корабль. Отнимает много времени и труда.
– Но ты ведь это уже сделала один раз.
– Это все он устроил. У меня самой вряд ли получилось бы, даже если бы я не истратила свой лимит – я ведь не ученый, как граф Пижма.
– Если он ученый, то вроде доктора Менгеле*[15]. Относится к людям, как к подопытным крысам. Раньше ты говорила, что он послал тебя, потому что сам не мог к нам отправиться. Почему не мог?
– Из-за эффекта Клевера. Был такой Цветок, тоже все науками занимался. Эффект действует с тех пор, как у нас не стало короля с королевой. Раньше мы путешествовали туда и обратно, когда хотели, хотя в одни места попасть было легче, чем в другие. Теперь каждый из нас может побывать в вашем мире только один раз, и обратно вернуться тоже. – Кочерыжка, сидя на одеяле, убрала с глаз рыжие волосы. – Называется «лимит». С вашей стороны это работает точно так же, если ты, конечно, не дух бестелесный вроде того, что хотел тебя убить – эти могут перемещаться сколько угодно и добывать себе плоть на месте. Короче, тебе, чтобы вернуться домой, нужен кто-то вроде Пижмы и его друзей.
– Выходит, я должен сидеть здесь и надеяться, что у твоего босса хватит волшебной фигни, чтобы уберечь меня от зомби, пока он не решит, что со мной делать?
– В общем-то да, как ни жаль.
Тео в изнеможении привалился к изголовью кровати.
– Как тебя только угораздило попасть на службу к такому, как Пижма?
– Я выросла в этой коммуне.
– Почему «коммуна», собственно говоря? Коммуна – это место, где все равны, так ведь? А здесь, похоже, всем заправляют Цветы, как и везде у вас.
– Это название сохранилось со старых времен. Маргаритки были радикалами когда-то, в Эру Первых Чудес. Они дорожат традициями, потому и сохранили старое название.
– Значит, ты здесь живешь?
– Не совсем так. Теперь я живу в Городе, но почти все мои родные так и остались здесь. Мы, Яблоки, арендуем фруктовый сад, и все, кто живет дома, в нем работают, даже Черенок и Семечко, которые по старшинству идут сразу после меня – они все время сбежать собираются, потому что терпеть не могут эту работу.
– Сад принадлежит вашей семье?
– Земля – нет, я уже сказала, – только деревья. Целых десять акров, больше тысячи, – с гордостью сказала летуница.
– А что это за деревья?
Фея закатила глаза.
– Меня зовут Кочерыжка, папу – Ранет, маму – Папировка, братьев – Кожица, Семечко и Черенок, одну из сестер – Шарлотка. Так какие же деревья, по-твоему, мы выращиваем?
– А, да. Понятно.
– Ну, ты ж у нас шустрый, прямо колибри.
– Я ведь просил не дразнить меня, – огрызнулся Тео. – Как может такое маленькое существо быть таким языкатым? Или вы, феи, все такие? Мама окунула тебя в реку Вредности, когда ты была младенцем?
– Очко тебе, парниша, – засмеялась она.
– Ты так и не объяснила, почему работаешь на Пижму.
– Ну да. Усадьбой здесь в коммуне владеет его кузен Зенион Маргаритка, и он же в парламенте заседает – у него мы и арендуем свой сад. Но Маргаритки по Цветочным меркам считаются вроде как вольнодумцами – поместьем управляют все сообща и другими интересующими их делами тоже занимаются вместе. Почти все решает сестра Зениона, Диспурния. Пижма и раньше пользовался моими услугами – в основном чтобы травы собирать. Он помешан на науке, но в травах не очень-то смыслит. В Городе я тоже исполняла его поручения, книги разыскивала, например, и разные редкие чары. С работой в Городе трудно, и когда он мне предложил это дело, я согласилась – он хорошо платит.