Окруженная группировка врага, сконцентрировав войска на узком участке фронта, пробивалась на запад, в общем направлении Чортков, Букач. Тут наряду с другими частями находилась и 309-я стрелковая дивизия, которую лишь накануне переподчинили нашему корпусу.
Эта дивизия занимала оборону на правом фланге, а я с утра поехал на левый, во 2-ю гвардейскую воздушно-десантную дивизию. Комдив полковник С. М. Черный доложил обстановку. Она оказалась угрожающей: противник сосредоточивал танковые силы. Правда, я не особо беспокоился за положение дел в 309-й. Командовал ею опытный, энергичный генерал-майор Дмитрий Феоктистович Дремин. Дивизия не раз отличалась в боях.
С НП 2-й гвардейской в первые же минуты пребывания мне пришлось наблюдать контратаку врага. Группа немецких танков выкатилась из-за соседнего леска и направилась в сторону наших войск. Впереди, настороженно поводя стволами, шли несколько королевских «тигров». Полковник Черный рассказал, что рядом с дорогой, по которой идут танки противника, замаскирована самоходная артустановка СУ-152. Неожиданно «тигры» повернули прямо на самоходчиков. Расстояние быстро сокращалось. Семьсот метров... шестьсот... пятьсот... Мы все волновались за судьбу артиллеристов. Нервничал и полковник Черный.
Вдруг грянул орудийный выстрел... другой. Оба «тигра» задымились. Один уткнулся хоботом пушки в дерево, другой крутанулся на перебитой гусенице и замер.
— Красиво сжег! — громко сказал Черный, окидывая собравшихся горделивым взглядом. Сказал так, словно он сам лично уничтожил эти танки.
Остальные танки противника остановились, открыли огонь. В бой вступила наша артиллерия.
Грохот орудий продолжался более получаса. Противник дрогнул и начал отходить.
Вскоре мы разговаривали с командиром самоходной установки. Молодой лейтенант рассказал, как сидел в засаде, как сдерживал себя, ожидая, пока танки подойдут поближе и подставят борты, хвалил заряжающего за быстроту. Как ни старался лейтенант, он не мог скрыть охватившей его радости. Казалось, она так и брызжет из его глаз.
К награде его,— предложил я полковнику С. М. Черному. — Его и"всех членов экипажа.
И в этот момент меня позвали к телефону. Звонок из штаба корпуса. В трубке взволнованный голос начальника оперативного отделения Доможилова:
— Никита Степанович, на правом фланге беда.
— Что случилось?
— Прорвался -немец. Смял два полка триста девятой дивизии. Туда выехал генерал Бондарев. Наводит порядок.
Хорошего настроения как не бывало. Выехал в штаб. Григорий гнал машину с бешеной скоростью. Я опустил стекло, высунулся, подставляя разгоряченное лицо под упругую струю прохладного воздуха. Как же могло случиться такое? Почему? Вспомнились дороги, забитые брошенной вражеской техникой, солдат с трофейным аккордеоном в руках. Не коснулись ли «шапкозакидательские» настроения бойцов и командиров 309-й? Они шли теми же дорогами, в течение многих дней видели деморализованного, панически бегущего на запад противника... И вдруг вместо спины врага наткнулись на стальной кулак его танкового тарана.
Так думал я. И тут же пришел к мысли, к которой не мог не прийти: «Ну, а сам-то ты? Почему, узнав, что дивизия вливается в корпус, сразу же не поехал туда, не поговорил с людьми? Понадеялся на то, что командир там боевой и политработники сильные?»
В штаб прибыл ночью. Сырое тяжелое небо висело над самыми крышами. И на душе было сумрачно. Однако, увидев бледного, расстроенного Бондарева, я даже попытался улыбнуться.
— Что, Андрей Леонтьевич, досталось нам? Не все же побеждать.
Бондарев махнул рукой.
— Брось, Никита Степанович, бодрячком прикидываться. Дай-ка лучше махры. Папиросы что-то нынче, как трава.
Я достал свой резиновый кисет, оторвал клочок газеты. Бондарев скрутил цигарку, жадно затянулся. Накурившись, рассказал, как было дело.