– Но ведь ООН регулярно сообщает о том, что правительственные войска то и дело бомбят позиции повстанцев.
– Это все слухи. Войска только защищаются от нападений мятежников.
– А у вас есть точная статистика по количеству жертв в вашем штате?
– Трудно сказать. Но те цифры, которые предоставляет ООН, точно неверны. Не больше десяти тысяч. Знаете, молодой человек, слухам верить нельзя. Слухи – очень опасная вещь. Из-за слухов американцы вступили в Первую мировую войну. Им все рассказывали: «Русские плохие, русские плохие». Вот они и вступили в войну.
– В Первую мировую?
– Нет, во Вторую.
– Но во Второй мировой русские и американцы воевали на одной стороне.
– Да я не об этом, а о том, какую чудовищную силу имеют слухи.
Политика
Несмотря на заверения властей в том, что война уже почти закончена, практически никто из беженцев возвращаться в свои родные деревни не собирается. Все до сих пор очень сильно напуганы. А если и возвращаются, то только на пару дней.
– Случается, что какая-то семья говорит, что хочет вернуться. Ей выделяют деньги, она доезжает до того места, где раньше был их дом, и тут же едет назад – в лагерь беженцев. Так многие зарабатывают. А что делать? Безработица.
– А у вас есть работа? – спрашиваю я Ахмеда Абдаллу, рослого молодого мужчину в новой кожаной куртке.
– Работы нет. Но вообще-то я шейх. Начальник. Я занимаюсь тем, что распределяю гуманитарную помощь среди семей беженцев. В последнее время, кстати, гуманитарной помощи становится все меньше. Раньше давали мешок зерна на четверых человек, а теперь – на шестерых.
Ахмед проводит меня по лагерю. Глинобитные домики беженцев выглядят довольно основательно. Здесь, конечно, бедно, но не беднее, чем в любом другом африканском селении.
– А еще на лагерь иногда нападают. Пару месяцев назад приходили боевики. Они прошли по домам и отнимали мобильные телефоны и телевизоры, – жалуется молодой шейх.
– А почему началась война?
– Ее начали политики. Какие? Не знаю. Разве не все войны начинают политики?
Жертвы
Атмосфера в миссии ООН в Эль-Фашере не менее нервная, чем в лагере беженцев. Если беженцы по крайней мере уверены, что никто не заставит их вернуться в прежние дома силой, то у ооновцев нет никакой гарантии того, что они смогут продолжить работать в Дарфуре. Все они ожидают решения Международного уголовного суда в Гааге, которому Совбез ООН дал полномочия расследовать войну в Дарфуре. В июле прошлого года главный прокурор суда Луис Морено-Окампо обвинил президента Судана Омара аль-Башира в военных преступлениях и организации геноцида в Дарфуре. Ожидается, что в конце января судьи могут выдать ордер на арест президента. Еще в прошлом году был выдан ордер на арест министра суданского правительства по гуманитарным вопросам Ахмеда Харуна – по данным следствия, он координировал нападения джанджавид на поселения африканских племен, а также отвечал за поставки вооружения в зону конфликта.
Сейчас многие ооновцы понимают, что, если ордер на арест будет выписан, им больше не дадут работать в Дарфуре. Суданские проправительственные СМИ открыто пишут, что все миротворческие миссии будут немедленно выдворены из страны, если судьи в Гааге удовлетворят просьбу прокурора Морено-Окампо.
– Я надеюсь, что, даже если Гаагский суд примет какое-то решение, никаких последствий не будет, – говорит мне пресс-секретарь миссии ООН в Дарфуре Нуреддин Мазни. – Мы надеемся, что на наше присутствие решение суда никак не повлияет. Но при этом мы считаем, что не должно быть никакой неприкосновенности и безнаказанности.
– Как вы считаете, почему Дарфур за последние годы стал такой распространенной темой? В США это одна из главных международных новостей. Голливудские звезды агитируют за спасение детей Дарфура. ООН создает здесь самую крупную миссию в истории. Как получилось, что наибольшее внимание мирового сообщества уделяется именно Дарфуру?