— Ну, так, работали, лопата.
— Траншеи рыли?
— Окоп, да.
— А где рыли?
— Не знаю. Он резервист. Один неделя был. И назад. Он говорит, нету в американской форме. Никто в село не приезжает.
— Нет, ребят… Не хотите вы говорить. Слушай, Заза — мы же завтра вперед пойдем, да?
— Да.
— А ты думаешь, ты здесь останешься? Бока в «КамАЗе» отлеживать?
— Да.
— Нет, дорогой. Ты первым пойдешь. Наши солдатики завтра пойдут на штурм, а ты перед ними пойдешь. На первом танке. Будете нашими проводниками. Мы тебя привяжем к носу БМП, тебя и Тамаза, и вас свои же первыми и сожгут. Видел, как сегодня танк горел?
— Да, да.
— Вот завтра в таком же танке ты гореть будешь. Вот до рассвета несколько часов осталось, вот вам несколько часов и жить. Хочешь этого?
— Да!
— Правда, хочешь?
— Да! Хочу!
— Ну, завтра пойдем.
Понятно, что никто их никуда привязывать не будет. Представляю, какая была бы картина по всему миру: русские прикрываются щитом из заложников — мирных жителей.
Комедия начинается по новой: «Ну, так где танки, Заза?» — «Лопата Саакашвили дал». Все ржут вполголоса. Впрочем, мне надоедает:
— Оружие в селе есть?
— Да.
— Какое?
— Пулеметы, гранатометы, автоматы.
— Сколько?
— У резервистов.
— Завтра опять стрелять будут?
— Да.
— Где огневые точки? Окопы где?
— Нет окопов. Там деревья. На деревьях эта… стояли. Поселок.
— Откуда стреляли?
— Поселок.
— Резервистов сколько?
— Триста.
— И у всех оружие?
— Да.
— Мне кажется, ты врешь…
— Поселок. На деревья. Там.
Ладно, никакого толку здесь не будет. Снегу они и так уже рассказали все, что знали — а не знали они, похоже, ни черта, — и больше из них ничего не вытянешь. А Снег информацией делиться не будет. Он вообще к прессе настороженно относится.
Решаю все же попробовать поспать. Слышу, как пленных связывают обратно:
— Не туго?
— Нет.
— Точно нормально? А то смотри, без рук останешься.
— Нормально. Хорошо.
Тамаз осмелел настолько, что решается попросить водки — похмелье у него, видимо, дикое. На что ему отвечают, что он совсем уже обнаглел. Живой, иголки под ногти никто не загоняет, сигарет дали, свитер дали, так сиди и не рыпайся. Все-таки ваши по наc сегодня весь день долбили. И завтра еще будут.
Триста резервистов с гранатометами… Однако…
***Грузинские танки стягиваются в село всю ночь. А под утро идут на нас. Свет прожекторов, дергаясь, ползет к перекрестку. На мосту какая-то сволочь стоит и машет им фонариком. Долбаные резервисты! Какую подляну затеяли!
Вскакиваю и бегу куда-то. Навстречу бегут ямадаевцы. Разворачиваюсь и бегу с ними. Кто-то залегает и занимает оборону. С автоматом. Бегу обратно. Броуновское движение нарастает. Оружия нет.
Первый танк, ревя всеми своими движками и гусеницами, поворачивается в нашу сторону.
Хватаю две «Мухи». Тут же бросаю. Нельзя мне, нельзя, я ж, блин, дитя света теперь, я не могу больше брать в руки оружие! Где Юра? Он может!
Второй и, кажется, третий танки ломят через сады прямо на штаб Ямадаева. Там все тихо. Залегли.
Между каналом и дорогой метров двадцать земли. Даже стрелять не надо. Подавят все гусеницами к чертям собачьим. За дорогу нельзя, там уже наверняка резервисты со своими гранатометами.
Залегаю в какой-то ямке. Рядом Артур с пулеметом. Лицо растерянное, но не в ужасе. Становится чуть полегче — все-таки пулемет, все-таки хоть что-то… хоть что-то…
Второй танк вылезает из садов, вползает на бровку и останавливается.
Никто не стреляет.
На перекрестке раздаются маты. Откидывается люк, кто-то спрыгивает на землю. К нему идет человек с фонариком. Русская речь.
— Танкисты?
— Да, да…
Обнимаются.
Свои.
***Эти пять танков оказались из той, первой части колонны, которую вчера отрезали в селе. Это они обозначали себя из пулеметов, а наши светили им ракетами и выводили по рации. Первый вывел сержант Савранский. Остальные майор Виктор Баранов.
Село пустое, грузинская армия ушла, если кто и остался, то только резервисты в казармах, но и они не подают признаков жизни. Десантников тоже нет. Но где-то в селе еще гуляют пять наших БМП.
Баранов потом рассказывал:
— Крутились по полям. Наконец нашли колонну. Пристроились в хвост. Едем. Колонна вдруг останавливается, с головного танка спрыгивает командир и идет ко мне. Смотрю, а он в натовской форме. Даю команду навести на головной, сам вскидываю автомат и беру его на прицел. Он все понял. Стал на колени, автомат положил и крестится. Один танк я успеваю сжечь, а дальше — Герой Советского Союза посмертно. «Значит так, — говорю, — ты направо, я налево, и мы друг друга не видели».