Отъехав с километр, капитан Родриго Фигерас приказал водителю остановиться и полез в багажник. Ступая бесшумно, как учили гринго в Панаме, он быстро зашагал назад по проселку. Через кукурузное поле капитан обогнул дома и вышел между двумя хижинами неподалеку от толпы. Выдернув чеку, он метнул гранату в толпу и бросился ничком на землю.
Спустя три дня национальное радио сообщило:
«Три дня назад неподалеку от Асунсьона в департаменте Сезар подразделение правительственных войск внезапно напало на отряд коммунистических мятежников, в кратком бою уничтожив пять и ранив двадцать человек. Среди военных потерь нет, капитан Родриго Фигерас повышен в чине и представлен к награде. Военный комендант региона генерал Карло Мария Фуэрте заявил сегодня утром в интервью, что он сам и все части под его командованием будут неуклонно продолжать борьбу с тайным заговором кубинских коммунистов, жаждущих вселить страх в свободный народ и подорвать их права».
В два часа той же ночи Федерико, четырнадцатилетний парнишка, подстреливший грифа для учителя Луиса, выбрался из гамака и, стащив отцовскую винтовку с двумя коробками патронов, скрылся где-то в предгорьях – то ли в этой стране, то ли в соседней.
2, в которой донна Констанца принимает решение спасти бассейн от пересыхания
Донна Констанца Эванс восстала ото сна с шелковых простыней в десять часов, когда кондиционер проиграл наконец ежедневную битву с жарой и влажностью экваториального утра, приняла прохладный душ (вода из собственной очистной системы) и теперь насухо вытиралась полотенцем перед зеркалом. Как все избалованные жен-шины, она владела даром бессвязно думать сразу о нескольких вещах, все их полагая неизмеримо важными. Обследуя свое сорокалетнее тело, что вошло в привычку со времен достижения половой зрелости, донна Констанца размышляла о недавних подвигах военных в поселке, из-за которых осколком гранаты убило ее конюха. Одновременно она думала, что же делать с бассейном, где зеленой тинистой воды стало вдвое меньше, а в засушливый сезон полно благодарных лягушек.
«И как же мне плавать в таком бассейне? – думала она, приподняв полную, но не аппетитную грудь и вытирая под ней. – За этими жуткими складками я собственного пупка уже сто лет не видела. Вот какую цену платишь за рождение детей, и как мало от них радости – и когда рождаются, и потом. – Промакивая лицо, она вдруг замерла. – В следующий раз в Соединенных Штатах надо будет узнать, где такие подтяжки делают, чтобы помолодеть. Мне и в голову не приходило, что Хуанито – коммунист. Интересно, влагалище у меня растянулось после двух родов? Наверное, поэтому Хью по ночам уже не предъявляет на меня прав. Все-таки, раз военные говорят, что он коммунист, значит, так оно и есть, и он получил по заслугам. Наверняка Хью кого-то себе завел, какую-нибудь шлюшку из крестьянок, все они потаскухи. В конце концов, военные учатся у янки и уж, наверное, знают свое дело. Боже мой, кожа на бедрах шероховатая! Надо завести любовника, крестьянина, а лучше – нефа, такого черного, с мускулами и блестящей кожей, или метиса. Посмотрим, как тогда Хью запоет! Нет, бассейн – это что-то жуткое, подцепишь холеру и умрешь, как Чайковский. Из Хуанито, наверное, вышел бы хороший любовник, он так ухаживал за лошадьми. Говорят, кто умеет обращаться с животными, найдет подход и к женщине. Или Бетховен? – Донна Констанца расставила ноги и вытерла между ними с усердием, какого и сама не ожидала. – Пресвятая дева! Надо поаккуратней, так и распалиться недолго. Нужно поискать нового конюха. Нет, жизнь – сплошные трудности; похоже, вовсе не для радости приходим мы в этот мир. Кажется, все-таки от сыпного тифа. Я слыхала, у людей иногда случается самовозгорание. Хорошо бы у кого поблизости нашлось тогда ведро воды. Говорят, осколок пробил Хуанито висок и мозги разнес. – Она поставила изящную ступню на стул красного дерева, чтобы вытереть между пальцами, и, глянув в окно (вообще-то, рама была затянута мелкой сеткой от москитов – даже Эвансам хватило ума в таком климате окна не стеклить), залюбовалась табуном – около сотни породистых разномастных лошадей, что паслись на лугу. Констанца искала своего самого красивого белого жеребца, и тут ее осенило: можно же отвести воду из Мулы. – Прокопаю канал от реки к очистной системе, устрою такой шлюз, и вода будет течь, когда потребуется. Да, и Хью ничего не скажу, а то он надумает всякие причины и не позволит. Сделаю вид, что это сюрприз ему надень рождения, тогда в Нью-Йорке не надо тратиться на подарок».
Донна Констанца скорчила своему отражению в зеркале милую рожицу и вдруг снова подумала о Хуанито. Грусть и сожаление кольнули сердце, затуманили взгляд. Но она встряхнулась, глубоко вдохнула, и черты шестнадцатилетней девушки, какой она некогда была, исчезли, сменившись надменным достоинством. Одевшись и выйдя к завтраку, она выглядела испанской аристократкой до кончиков ногтей.
В стране, как во всех неспокойных государствах, выделялись всего четыре социальные группы. В самом низу общественной лестницы – четырнадцать миллионов негров, прямые потомки тринадцати сотен невольников; конкистадоры привезли их на строительство громадной крепости Новая Севилья, когда поняли, что из индейцев никудышные рабы. Краснокожие не желали отказаться от своих богов и предпочитали уморить себя голодом, нежели подвергнуться унижению. Негры же, привезенные из различных областей Западной Африки, общего языка не имели, а потому совсем нетрудно было запутать их и силой загнать в просвещенное христианство. В конце концов, весьма утешительно в нынешнем аду ждать будущего рая, а неукротимое чувство юмора и стоицизм, наряду с великолепным телосложением, позволяли клейменым неграм под кнутом творить чудеса трудолюбия. Когда крепость достроили, а подземные узилища под завязку набили английскими пиратами, получившими королевский патент от Елизаветы, рабов отпустили, предоставив им самим о себе заботиться. Из таких скромных истоков они, в конечном счете, переродились в крестьян – незаменимых кормильцев всей страны. В результате негры стали беднейшим слоем населения, и все их презирали – даже они сами. Тех же, кто прижился в трущобах, в пригородах и в бесчисленных лачужных кварталах, бедность и болезни подвигли на воровство, лиходейство, проституцию, насилие и пьянство. Этих поносили даже яростнее, чем их собратьев-крестьян.
Индейцы существовали в мире, что с остальными классами почти не соприкасался. Инки, половина индейского населения, проживали исключительно на высоте больше двух тысяч метров. Они справедливо полагали, что здесь вряд ли кто потрудится их искать. И потому индейцы мирно жили в старательно выстроенных травяных хижинах, огородничали на террасах, жевали коку, поклонялись Пачакамаку и спускались на равнины лишь затем, чтобы продать картофель и «мочилы» – очень удобные и красивые заплечные котомки с лямками. Если вам вдруг попадался необычно крупный мул, на нем непременно сидел здоровенный индеец в белой рубахе навыпуск и под куполом шляпы, очень прямо насаженной на копну черных блестящих волос. На окружающих производили впечатление не столько монголоидные черты лица индейцев, крайне, впрочем, выразительные и красивые, сколько сандалии, вырезанные из автомобильных покрышек, и небывало мускулистые икры. У многих индейцев имелись мушкеты, захваченные у испанцев несколько веков назад, но в рабочем состоянии; из-за этого, а также из-за того, что, по общему мнению, все индейцы – сифилитики, никто их не трогал. Правительство смутно понимало, что индейцы – разновидность национального памятника, и назначало для их защиты и сохранения чиновников, которые, к счастью, свое жалованье не отрабатывали. Таким образом, сей благородный народ поживал бестревожно, не считая редких падений военных вертолетов и безвредных, почти незаметных посещений антропологов из Оксфорда и Кембриджа, да еще визитов отставших альпинистов с облупленными носами и расстройством желудка – эти тоже по большей части были британцами, что весьма любопытно. Не стоит удивляться, если и через две тысячи лет в Сьерра Невада де Санта Маргарита, на высоте более семи тысяч футов, индейцы племен акауатеков и арауакакс будут все так же через пестик с дырочкой посасывать коку, толченую с улиточьими раковинами. Индейцы на собственной шкуре познали удивительные неудобства истории, богатой событиями.