Я пробую вытянуть усталые ноги, но сиденье впередисидящего не дает этого сделать, в коленку впивается жесткая рама спинки. Тете Маше хорошо с её габаритами – поджала ноги и вольготно раскинулась на сидении. Между нами притулились запыленные рюкзаки.
– Ничего, что хмурые, главное – что живые! Как там Иван Сидорович поживает?
– Спасибо, хорошо, – басит Владимир. – Ждет вас в гости. При нашем отъезде заставил ребят прокопать отводок от реки. Сказал, что совместный труд объединяет.
– Узнаю Сидорыча! Когда-то он и нас с отцом Александра заставил участок леса выкорчевать, взамен помощи с перевертнями.
– Так вот почему он называет то поле Марийкиным лугом, – обращается к Володе Геннадий. – Ну и сильны же вы, если такую здоровую поляну от деревьев освободили.
Нас обгоняют легковушки, которые скрываются за горизонтом, в дрожащем мареве дороги. По бокам проносятся стены кустов, их разделяют небольшие поля и полузаросшие просеки.
– Да, было времечко, – потягивается охотница. – Ладно, ребятушки. Посплю я немного, а вы постарайтесь сильно не трясти машину.
Тетя Маша подкладывает под щеку ладонь и закрывает веки. Охотница стала так похожа на мою бабушку, которая всегда засыпала после обеда в своем кресле у негромко бурчащего телевизора, что я ощутил желание привычно укрыть её пледом. Вот только пледа не было, и это не бабушка, а воин, что охотится на перевертней и берендеев. На таких как я…
Они всего лишь пища…
– Ты как, прошел Предел? – оборачивается ко мне Владимир. – Охотница не сильно тебя помяла?
– Да нормально. Почти и не помню ничего, – отмахиваюсь я.
Ребята переглядываются между собой, недоверчиво хмыкают. Рука Владимира мгновенно покрывается бурым мехом, и он приветливо машет лапой. Из-под верхней губы вылез клык.
Тоже берендеи.
Я печально вздыхаю по тому ушедшему времени, когда общался исключительно с людьми, а оборотней видел только по телевизору. Теперь же оборотнем оказывается каждый второй – и как я их раньше-то не замечал.
– Честно всё нормально. Со мной была тетя Маша, она и себя не дала в обиду, и меня не допустила до бренного тела. Во время Предела наскочил какой-то заблудший перевертень, но охотница справилась и с ним.
Парни переглядываются. Может мне показалось, но у Геннадия огорченно поджались губы, словно он был разочарован смертью перевертня.
– Видения какие-нибудь были? А то у меня такое в голове закрутилось, будто я мухоморов объелся, – спрашивает Геннадий. – Вроде как я воюю за русских солдат и на заднице съезжаю с Альп при суворовском переходе. Ох, и потрепал же я тогда французов, а когда очнулся, то около пятидесяти дубов оказались поцарапанными, а некоторые деревца вырвал с корнем. Хорошо еще, что на меня сделали Защитный круг, и я не смог вырваться до деревни.
– Да и у меня тоже было не меньше яри, – делится воспоминаниями Владимир. – Тоже побушевал вволю, хорошо, что нам Семёныч помогает.
– Тоже охотник?
– Да, Павел Семёнович, местный знахарь, он же лекарь, он же охотник, – загибает пальцы Владимир.
Крупные, мозолистые, в белых шрамиках – такие пальцы могли свободно гнуть гвозди, ломать ветки, выдергивать позвоночник у врага. Пальцы человека, который не понаслышке знаком с физическим трудом. Я украдкой сравниваю со своими, они хоть и закалились после рукопашной секции, гантелей и штанги, но им далеко до хваталок Владимира. У Геннадия похожие стержни постукивают по рулю. Глядя на руки, можно сразу отличить городского жителя от деревенского; человека, который нажимает на клавиатуру и не поднимает ничего тяжелее ноутбука, от того, кто привык к черенку и топорищу.
– Что же так охотницу утомил, что она без ног уснула? – кивает на тетю Машу Геннадий.
– Да шли долго, спали мало. Как там Людмила?
– Откуда ты её знаешь?
– Так учились вместе, они же с Сашкой в технаре и познакомились.
– А-а, – протягивает Владимир, – тогда понятно. Нормально с ней всё, вас ожидает, пирогов замесила.
Что-то в его голосе не вяжется с манерой разговора, словно под легкой ненавязчивой болтовней скрывается едва сдерживаемая ярость. Хотя может я устал, и мне мерещится то, чего на самом деле вовсе и нет. Охотница причмокивает во сне губами, я поправляю слегка сползший рюкзак, что грозит упасть на её ногу.
– Пироги – это хорошо, вообще замечательно будет, если с картошечкой и луком, – мечтаю я.
Почти физически ощущаю аромат мягкой сдобы, которая обернула картофельное пюре, кусочки жареного лука и мелкие крохи сала. Те самые поджаристые крохи, что придают пирогам непередаваемый вкус.