Его жена Полина Ивановна урождённая казачка, мамина подруга была школьным библиотекарем. Её и мою маму Полину Алексеевну звали «две Полины неразлучницы».
Иногда папа уходил в гости к Андрею Павловичу. Однажды, он пришёл весёлый, улыбчивый и очень добрый. Угостив меня ирисками «Золотой ключик» улёгся отдохнуть на диван, что возле окон. В то лето стояла жара и от мух, спасу никакого не было. Папа на них не обращал никакого внимания. Он всегда говорил, что любая свободная минутка на фронте была дана им для отдыха. И ничто не могло помешать солдату, выспаться. Этому принципу он следовал и в мирной жизни.
Вот и сейчас папа прикрыл лицо сестринской Таниной распахнутой газеткой «Пионерская правда» и захрапел. На газету тотчас устроилась стайка мух.
Я подкрадывался очень медленно, лишь бы не разбудить папу. Надо было всего лишь тихонечко отогнать мух. Ну, а я, видимо, перестарался.
Взмахнув кухонным сырым вафельным полотенцем, со всего маху ударил по зловредным насекомым.
Папа вскочил, как ошпаренный и закричал
– Рота-а-а, к бою!– и тут же рванул к дверям.
Через пару шагов до него стало доходить, где он и что произошло.
А куда же, всё-таки подевался его пострелёнок, виновник «тревоги»?
Но я тихо сидел под кроватью с панцирной сеткой, что располагалась за печкой и не смел шевельнуться.
…Постепенно мы оба заснули. Каждый на своём месте.
Сквозь сон я слышал, что пришла мама и они вместе стали искать меня. В конце-концов нашли. Папа вытащил из-под кровати, ласково взял на руки и уложил в мягкую кровать с периной, что находилась за сервантом. А мама тихо ругала папу за то, что он опять «гостевал» у Андрея Павловича. Опять же за то, что по приходу своим видом напугал сына, что тот аж спрятался под кроватью.
Эх… Знала бы мама о моём баловстве…
Бывало, оба фронтовика собирались у нас на кухне. Так назывался закуток между печкой, ситцевой занавеской и углом избы. Они тихо вели беседу, слегка громыхали посудой, стеклом. Курили по очереди, выпуская дым в приоткрытую печную дверцу. Места там было мало и им приходилось по очереди, сидя на корточках наклоняться и пускать струю дыма прямо в печную пасть.
Когда я наблюдал за ними, это волшебство завораживало.
Моя кровать находилась прямо за занавеской, и я частенько был в курсе их разговоров. Особенно впечатлила меня история, где Андрей Павлович вытаскивал из подбитого танка заживо сгоревших друзей, тела которых месяц находились на ничейной территории.
А что было делать, если штрафников поблизости не было. Да и танкисты сами в смертниках постоянно ходили.
Под знойным, палящим солнцем, одетые в броню танка трупы разбухли и, чтобы достать их пришлось распиливать ножовкой по частям. Руки, отдельно отрезанные ноги, головы, тела распиленные на куски вытягивали гужевыми вожжами. Смрадную человеческую требуху заталкивали в вёдра с солярой, чтобы меньше воняло и тоже тащили туда, наверх в командирский люк.
В общем, сами понимаете, как это было тяжело вспоминать взрослым мужикам. А мне в то время было ничего, совсем даже не страшно. Я даже представить себе не мог, как это так человека и по частям. Короче, всё это ерунда какая-то и не могло быть в реальной жизни.
– Не дай бог такое увидеть и так закончить, брошенным и всеми забытым – говорил Андрей Павлович,– помянем фронтовых товарищей!
Полина Ивановна о боевых заслугах своего мужа не догадывалась. Я тоже, спустя годы, спросил свою маму о том, что хотел бы знать, где воевал мой отец? К моему великому удивлению, разочарованию и расстройству она даже не знала, что папа воевал на подступах к Ленинграду. Тонул, гнил, и, будучи раненным, валялся окровавленным в Новгородских болотах. Эх, эти женщины… В послевоенные годы не до ласк и разговоров им было.
У меня сложилось устойчивое мнение, что реально воевавшие фронтовики все, сплошь и рядом старались не беспокоить своими воспоминаниями мирных людей. Слишком всё было страшно. Зато было не остановить в рассказах обозников, тыловиков и всякую остальную литерную «рассаду».
А, между прочим, фронтовая биография Андрея Павловича Бызгина тесно переплеталась с бронетанковыми войсками легендарного генерала Батова и битвой на Сталинградском направлении.
Когда папа и Андрей Павлович встречались, их разговоры и воспоминания были долгими, тягучими и нескончаемыми.
Кое-какие сведения мне довелось уловить и получить воочию.
Почему мы проигрывали танковые сражения?