Я бы сказала об этом своей новой «матери». Но она была слишком занята скандалом с надзирателем, с персоналом, с несчастной девушкой-психологом и даже с кофе-автоматом. Я знаю, Ирине Лорантовне тоже страшно. Но меня отталкивает такая реакция. И я имею право на то, чтобы не бороться сейчас ещё и с этой визгливой рыжей женщиной с Ваниным носом. Судя по взгляду, она была готова принести меня в жертву, сдать инквизиции или четвертовать лично с верой в собственную непогрешимость, как член куклусклана.
Впрочем, и на это мне сейчас было плевать.
Только одна мысль крутилась в голове постоянно и не давала покоя: «Зачем он это сделал?» Умный, уверенный в себе человек не станет рисковать жизнью из-за двух месяцев следствия. И ведь уже утром Ваня знал об огнёвке, о том, что есть шанс оправдаться. Может, мне наврали про то, что он выпил лекарство, точнее, для него — яд, и он просто неизлечимо болен? Поэтому торопится жить?
У меня пробежали мурашки по рукам, и снова стало страшно.
«Свадьба-пранк» — повторялось, как заевшая пластинка, в голове.
Такой человек, как Иван Красницкий, не рискует просто так, потому что взбрендило. Империю на импульсах не построишь. И всё-таки он в реанимации. Потому что сам придумал свадьбу. А я согласилась. Всё-таки да, я виновата.
А если не болен, он хотел что-то важное доказать этим приступом и самой свадьбой? Себе? Мне? Матери? Обществу?
Что-то нехорошее, как радиационный снег, оседало на моём свадебном платье, на дурацкой груди, на которую все пялились, на волосах и на слизистой, иссушая и раздражая её. Хотелось выкашлять сомнения и догадки. Но они копились между ребрами, превращая их в негнущийся панцирь. Дышалось всё труднее.
И вдруг вышел тот самый лысый доктор и направился к нам. Холод мурашек хлынул водопадом по моей спине. Не отгадать, что таилось за глазами медика.
Я переглянулась с внезапно замолчавшей Ириной Лорантовной, испуганной на вид гораздо больше меня. И вся неприязнь к ней пропала. Моя собачка в детстве, когда боялась, забивалась под кресло и оттуда тоже истерически лаяла. Без остановки. Прямо голосом Ирины Лорантовны, как бы грозно она ни пыталась выглядеть. Жалко её. А мне паршиво…
— Иван пришёл в себя, — сказал врач. — Но пока он останется в больнице. Вы можете ненадолго зайти к нему в палату.
— А ухаживать? — напряжённо спросила Ванина мама.
Показалось, что она всё знает наперёд и проходила уже не раз подобное, оттого ёжилась и втягивала голову в плечи, но потом опять её вытягивала, как голодная сойка.
— Нет, этого не потребуется.
— Как он? — спросила я и не узнала собственный голос.
— Сердце в порядке. Уровень pH крови постепенно приводим в норму. Не сразу, так как щелочные растворы необходимо вводить постепенно в сочетании с глюкозой. В течение ближайших суток будем контролировать давление и гемодинамику.
Ирина Лорантовна кивнула.
— Это… очень плохо? — уточнила я.
— При тщательном медикаментозном контроле ему ничего не угрожает, — спокойно ответил доктор.
— А почки? Он не посадил себе почки? — осторожно спросила Ванина мама.
— К счастью, приступ купирован практически мгновенно. Не прошло и часа с момента кризиса, это его спасло. Иван восстановится достаточно быстро при нормальном контроле врача, диете, достаточном приёме воды и отсутствии стресса…
Я тяжело вздохнула. Для начала нужно каким-то образом оградить Ваню от козла с автоматом. Задача почти невыполнимая. Но подобных много было в моей жизни. Будем считать — это одна из них. Я наполнилась решимостью, хотя один вопрос меня всё-таки мучил.
Мы прошли по гулким коридорам. Упырь в погонах всё же привязался. Пришлось его просто игнорировать.
И, наконец, палата. На удивление, отдельная. С ремонтом и кофортом. Ирина Лорантовна, поворковала у постели сына, повычитывала мягко, обвиняя в эгоизме, потерзала допросом медсестру и врача, но убедившись, что жизни Вани сейчас ничего не угрожает, обмякла. А когда её позвал врач, как выяснилось, главный — Александр Дмитриевич Федоров, Ирина Лорантовна сстулилась и ушла «отдыхать, потому что ей теперь самой нужен был стационар, чтобы отойти от стресса». А я выдохнула — всё-таки она очень душная женщина, и рядом становится нечем дышать…
Мы остались с Ваней одни в больничной палате. Сердце моё расширялось и сжималось одновременно. Мы вдвоём, опять.
Странно было видеть его не самоуверенным, не одетым с иголочки, а вот таким — распластанным на кровати и совсем не после страстного секса. А с капельницей, воткнутой в «бабочку» на сгибе локтя. После трескотни моей свекрови мы молчали. Просто смотрели друг на друга и дышали одним воздухом, пропахшим лекарствами и спиртом. Иногда это так много — просто молчать вместе!