И правда, в рассказе Паши чувствовалась изюминка, ведь Мария Николаевна жила всего в трехстах метрах от колхозной конторы, да и водители молоковоза оказались известны. Поэтому за детальную проработку этих показаний просто нельзя было не уцепиться.
Как ещё раньше знали сыщики, на молоковозе работали два сменных шофёра, – обычные сельские мужики, каким едва перевалило за тридцатник, одного из них звали Михаил, а другого – Иван. Знали о том, что они приворовывали, торгуя дармовым обратом. Что, привозя молоко на приёмный пункт в Сагуны, каждый день забирали по 3–4 фляги этого обрата, и его по три рубля за флягу загоняли селянам для откормки поросят. Информация же на этих людей поступила в процессе проверок всех колхозных машин, с водителями которых беседовали просто так, на всякий случай, – может быть, кто-то что-то видел.
Для начала розыскники капитально поработали с Мишей, потому как в день кражи была именно его смена. Но, судя по словам этого Миши, оказывалось, что в одиннадцать вечера он уже вернулся из Сагунов и поставил молоковоз. Стояла машина, как обычно, под навесом, на ферме. А за сторожей дежурили в ту ночь два скотника. И как часто водится, были они тогда поддатые: один спал в совершенном отрубе, а второй, вроде бодрствовал, но ничего не помнил. В общем, дело выглядело весьма запутанным. Поэтому, посоветовавшись с коллегой Заритовским и следователем, дабы не подставлять Марию Николаевну, которая всего боялась не меньше своей набожной тёзки, Колесниченко решил больше никому о молоковозе не рассказывать…
Доказать кражу обрата каждому из двух шофёров было элементарно. Пара негласных проверок – и дело сделано. Ловить же на крупном часто значительно труднее. Но попытка – не пытка, и поэтому испробовали вторично потеребить скотника.
Вызвали его вечером в контору, в узком кругу поговорили с ним, намекнув: «Ты, мол, не всё, брат сказал». И, представьте себе, уломали. Долго он молчал, мялся, но, наконец, вымолвил: «Да, машина уезжала, да – около двенадцати ночи. Кто брал – я не видел. Слышу – насвистывает кто-то, ну свой человек значит. По свисту, кажись, похоже было на Шефа».
«Кто такой Шеф?» – спрашивают у него тогда. «Как кто! Иван Колесников, – отвечает скотник. – Просто кличка у него такая».
«Ага, всё понятно», – прикидывает про себя Александр Андреевич, и, отпустив скотника после часовой с ним беседы, уже в девять вечера решает: немедленно брать Ивана «тепленьким» дома и сразу делать у него обыск.
Согласовав всё с УВД и прокуратурой, замначальника областного розыска быстро собирает людей и отправляется с ними к Ивану Колесникову. Зайдя к нему в дом и застав его там почти сонного, они надевают ему наручники и, ничего конкретно не говоря, везут в контору.
А тем временем в хате Ивана (а жил он у родителей с молодой женой) ведётся обыск: просматривается и простукивается каждый закуток, перетряхивается каждая «тряпка» и бумажка. Но поиски тщетны: находятся и изымаются только 600 рублей, которые вполне могли сойти за семейную получку.
Казалось бы, положение полутупиковое, так как закрадывались сомнения относительно показаний скотника – может, он ошибся. Но тот тоже боялся, и это вселяло надежду, что он не ошибается.
«Ради бога, Вы меня никуда не выставляйте!» – умолял скотник оперов, и они решили перед Колесниковым не оглашать всё как есть. И это отчасти было Ивану на руку. Не случайно ведь на первых допросах факт того, что Колесников брал машину, им полностью отрицался.
Однако сотрудники розыска, зачастую, тем и обыгрывают преступника, что не позволяет с ним церемониться. Потому, заточив Ивана в подгоренский КПЗ, сыщики и стали предпринимать всё возможное, чтобы собрать доказательства.
«К краже денег я не причастен», – продолжая так говорить, Иван вдруг признаётся, что машину брал действительно он. Но, признав это, дальше начинает уже фантазировать.
«На работе у нас есть кладовая, там хранятся подсолнечные семечки, – увещевал Иван. – В тот день я прихватил с собой мешки и, набрав мешка три семечек, сел в машину, отвёз их домой и сгрузил во дворе…» Всем было понятно, что Колесников врёт, подыскивая удобную себе лазейку. И потому, постоянно поддакивая Ивану, розыскники методично склоняют его к продолжению разговора.