– Чего вы тут расселись, словно Деды Морозы вокруг елки? А ну марш отсюда, да поживее!
Рота пришла в движение – канистры были уложены на свои места, а мотоциклы построены в колонну. Едва мы тронулись с места, как послышалось завывание крупнокалиберных снарядов, разорвавшихся прямо посередине дороги, и на том самом месте, где только что был мотоцикл нашего отделения с водителем Холле, Вайзе и моим другом Тапертом, вырос гигантский гриб от взрыва.
– Нет! Вилли! Нет! – закричал я и схватил Рулла за руку. – Стой! Да остановись же!
Однако Рулл склонился к рулю и дал полный газ. Он посмотрел на меня расширившимися от ужаса глазами, покачал головой и срывающимся голосом произнес:
– Бесполезно, Гельмут. От них если что и осталось, то только коробка от противогаза.
Наш мотоцикл, следуя за колонной, свернул на боковую улицу, и мне ничего не оставалось, как обернуться еще раз. Словно в тумане я увидел исчезающий из поля зрения Днепр, наш многострадальный мост и то самое место, где только что отдали свою жизнь три моих боевых товарища. И это было важнее, чем все остальное.
Через несколько дней меня вместе с Эдгаром Зыхой перевели в располагавшееся в Потсдаме-Крампнице училище танковых войск на 8-е учебные курсы для кандидатов в офицеры.
1942 год
Честь
Ничего не стоит та нация, которая не готова пожертвовать всем во имя своей чести.
Потсдам-Крампниц, с сентября 1941 по февраль 1942 года
После недельного отпуска, проведенного дома, 16 сентября началось мое обучение на 8-х учебных курсах для кандидатов в офицеры в училище танковых войск в военном городке Крампниц под Потсдамом. Инструкторы получили указание не слишком давить на «бойцов Восточного фронта», и те месяцы, которые я провел на курсах, превратились в сплошное незабываемое приключение.
После окончания службы фаненюнкеры[23] толпой устремлялись из громадного военного городка и рассаживались по автобусам, следовавшим до Потсдама. Оттуда большинство из них ехало на электричке в столицу рейха, которая сохраняла свою неповторимость. Ее соблазны и своеобразие стиля жизни манили нас, «провинциалов», и мы стремились туда, словно мотыльки на огонек.
Военное училище заботилось о том, чтобы обеспечить фаненюнкеров билетами в театр. В результате мы посмотрели «Фауста» с Грюндгенсом в главной роли, «Шиллера» с Хорстом Каспаром, «Обворожительную дамочку» с Рудольфом Платте и даже «Свадьбу в раю» с Йоханнесом Хестерсом, в общем, все самые лучшие и дорогие представления. У нас были также прекрасные возможности побывать на выступлениях многочисленных танцевальных и развлекательных групп. Кроме того, великолепные солисты при музыкальном сопровождении оркестров пели во многих кафе и барах. Мне же лично особенно нравилось слушать музыку Курта Видмана, выступавшего уже более десяти лет в «Императоре» на улице Фридрихштрассе. Когда маэстро бил в литавры на ударных инструментах и запевал на английском языке, в общем-то, запрещенную песню «Дразнить тигра», в зале начинал мигать свет, а один из оркестрантов надевал себе голову тигра, дико трубя в тромбон, публика в восторге вскакивала со своих стульев и стоя долго аплодировала музыкантам.
В училище для танковых войск располагалась также школа верховой езды. Список ее учеников поражал воображение, а в клубе они вели себя как настоящие аристократы. Естественно, что мы, молодые салаги, начали охотно подражать чопорным кавалеристам и, входя в столовую, приветствовали всех не принятым вскидыванием руки, а грациозным наклоном головы.
В этом клубе делались интересные доклады и читались замечательные лекции, а совсем юная Антье Вайсгербер[24]выступала перед восторженными фаненюнкерами с отрывками из поэтического произведения «Мотив любви и смерти корнета Кристофа Рильке».
К числу приятных воспоминаний следует отнести также короткие отпуска с выездом на родину. Нельзя не упомянуть и о встречах с берлинцами, славившимися своей дерзостью и большой сердечностью, и, конечно же, с берлинскими девушками.
В те месяцы произошел один случай, заставивший меня задуматься над своим поведением. Это была смерть фельдфебеля из числа фаненюнкеров. А дело было так: незадолго до производства нас в лейтенанты он слишком бурно и преждевременно отметил в Берлине это событие, а на обратном пути в Потсдам в поезде принялся буянить. Когда же солдаты полевой жандармерии попытались его образумить, он в пьяном угаре вытащил свой нож и был арестован. Как подающий большие надежды этот солдат мечтал стать офицером, а когда сам разрушил свою мечту недостойным поведением, посчитал себя обесчещенным и застрелился.