— Убивать? — кровожадно уточнила Нюша.
— Ну, прямо сразу и убивать! — возмутилась Елена Сергеевна. — Мы же, голубушка, не боевики варганим. Любовь — дело опасное, но не смертельное. Можно отправить в длительную командировку. Можно поженить намертво, что для любовного сериала всё равно что смерть. Можно амнезию устроить. Но это для тех, кого потом соберёшься реанимировать в сиквеле. В общем, резвись, как знаешь. Главное, чтобы моим козам понравилось.
— Понятно, — осторожно кивнула Нюша, собирая кассеты в пакет.
— И психологии, психологии побольше, — застонала Елена Сергеевна. Её короткая стрижка вздыбилась на голове, словно редакторша приготовилась к бою. — Психология, амнезия, коварство и любовь — вот три кита мыльных опер.
— Четыре, — поправила Нюша.
— Что? — не поняла Елена Сергеевна.
— Четыре кита, — уточнила довольная Нюша.
Ей страшно нравилась эта похожая на ежа редакторша, обложенная со всех сторон глянцевыми обложками с дикими, неправдоподобных цветов розами. А ещё более неправдоподобными, почти нечеловеческими были лица героев сериала. Лица эти прямо–таки кричали: Россия — страна любви! С латиноамериканским акцентом.
— Станислава Евгеньевича нет! — дородная секретарша с дореволюционным перманентом перегородила дверь в кабинет.
— А машина его в переулочке есть! — Лёвка, обворожительно, как акула, улыбнулся и попытался сдвинуть Анну Николаевну с места. Но это была не женщина — глыба. Или вот — фурия. Казалось, ещё секунда и ярко–красный лак на её аккуратных ногтях начнёт трескаться от перегрева.
— Личная машина, — уточнил Гоша. Он с интересом наблюдал, как Лёвка сражается с монументальной дамой.
— К Станиславу Евгеньевичу нельзя! — верная боевая подруга изменила первоначальную версию.
Она готовилась защищать дверь в кабинет Котова, как баррикады, до последней капли чернил. Лёвка предпочёл бы для борьбы секретаршу помоложе и поногастее. Не драться же с женщиной пенсионного возраста, в самом деле? Подержаться–то, конечно, есть за что, но как–то это всё… Неаппетитно, что ли…
Зазвонил телефон на столе секретарши. Причём тот аппарат, номер которого знали не все, а лишь особо приближенные. Анна Николаевна встрепенулась. Жуткая альтернатива разрывала её секретарское естество, тренированное десятилетиями социализма и отлакированное несколькими годами первобытного капитализма. Пропустить нужный звонок — что может быть страшнее? Разве что поцарапать чужой «мерседес». Она дёрнулась к телефону, на мгновение ослабив линию обороны.
Лёвка, воспользовавшись заминкой, смог открыть дверь в логово Котова. И они с Гошей возникли на пороге кабинета Стаса неумолимо, как вестники дефолта. Гоша нажал на кнопку мобильника и телефон на столе секретарши тут же заткнулся.
— О! Какие люди! — «искренне» обрадовался друзьям Стас. — Что ж вы, Анна Николаевна, своих не пропускаете?
Всклокоченная и раскрасневшаяся секретарша из–за спины Гоши показывала знаками: мол, я боролась! Круглолицый Стас улыбнулся ей крайне ласково, что означало: премии в этом месяце, любезная Анна Николаевна, не дождётесь!
— Чай, кофе? — спросил Стас друзей, радушно указывая на мягкие кресла.
Гоша отрицательно помотал головой, а Лёвка лишь хмыкнул, усаживаясь на стул, как на коня. Повисла пауза.
Уже несколько дней Гоша пытался встретиться со Стасом, но тот занял глухую оборону. Даже личный телефон переключил на секретаршу. Понимал, понимал Котов, зачем он нужен команде. Но денег он им давать в долг, даже под хорошие проценты, не собирался. На рынке недвижимости сейчас можно было пастись с такой выгодой, что все дружеские и прочие обязательства Котов с лёгким сердцем послал куда подальше. О том, что Гоше он обязан если не жизнью, то как минимум ушами, Котов постарался забыть. Зачем о грустном–то?
Гоша прекрасно понимал, что Котов денег не даст, но упёрся Лёвка.
— Хочу ему в глаза посмотреть! — настаивал Кобрин. — Есть ведь у гада деньги!
У «гада» деньги были. Но это были его деньги. Частная собственность.
— Как поживаете? — светски осведомился Стас.
— Давай сразу о деле, — поморщился Гоша. — Нам нужен кредит. Процент — на твоих условиях.
Котов задумался. Он так долго вздыхал, поглаживал начинающую лысеть голову и морщил нос, что Лёвка не выдержал:
— На твоих условиях, — повторил он, форсируя слово «твоих».