Говорящие номера. С российским триколором.
— Ну что, долго нам тут ещё торчать? — спросил Виталик и потянулся так, что хрустнули суставы. Он был худой и такой длинный, что сидеть в машине ему было тяжко — колени всё время во что–то упирались, и вытянуть ноги не было ну просто никакой возможности.
— Сколько надо, столько и будем, — успокоил его длинноволосый монтёр.
Он уже был не в форме, а в цивильном костюме — чёрных джинсах и короткой кожаной куртке. Волосы, прежде забранные в хвост, он распустил — внутри микроавтобуса было душновато, потому как одновременно работало уйма всякой навороченной техникой. Мигали лампочки и время от времени что–то жужжало и покряхтывало. Впрочем, кажется, часть звуков производил неуёмный Виталик — никак не хотел просто сидеть. Всё вертелся и вертелся, будто на сковородке.
Бородатый в наушниках невозмутимо, не обращая внимания на мающегося Виталика, сидел перед экраном компьютера, и словно моряк–подводник вслушивался в таинственные забортные шумы.
— Так что, Витёк, ты там в ГИТИСе один такой, или у вас все горазды на разные голоса разговаривать? — длинноволосый с интересом разглядывал тощего студента.
— Я единственный и неповторимый, понимаешь, — голосом Президента важно ответил Виталик и растянул в улыбке свой большущий рот, показывая крепкие крупные зубы.
— А как Жириновский можешь?
— Проще простого, однозначно… Я и как Кобзон могу. Не думай о секундах свысока… — и вправду очень похоже затянул Виталик.
— Ладно, ладно, это можешь. Но что сказать–то сообразишь?
— Как инструктировали, товарищ маршал! — Виталик хотел отдать честь, но острым локтем попал по железной стойке. — У-у, ё–ё–ё! — взвыл он.
— Тихо! — остановил его вой бородатый. — Первые цифры: двести девяносто. Наши?
— Да, — напрягся длинноволосый.
— Переключаю.
— Давай, Виталик, — длинноволосый ободряюще кивнул. — Готовность — ноль.
Лицо Виталика преобразилось и приняло абсолютно унылое выражение. Прямо верблюд после двадцатидневного шастанья по пустыне.
Через пару секунд раздались длинные гудки. На пятом Виталик включил микрофон:
— Да, вас… э–э–э… слушают.
— Борис Абрамович?
— Да–да.
— Здравствуйте. Константин Сергеевич Петухов вас беспокоит. Директор «Ва–банка».
— Как же, как же, помню. День добрый.
— Я по поводу вашей протеже.
— А–а–а… Так Екатерина Германовна у вас… э-э-… уже появлялась…
— Да, и мы очень мило побеседовали.
— Замечательно. Вы с ней о чём–то договорились?
— Да. Она просит о кредите. Из Администрации мне уже звонили. Но я был бы не против получить ещё и ваши гарантии.
— Считайте, что вы их… э–э–э… получили. Екатерина Германовна во всех отношениях достойный человек. К тому же её, точнее, будет правильнее сказать, наш Фонд защиты животных и Наина Иосифовна поддерживает. А это, понимаете, даже надёжнее моих гарантий.
— Спасибо, Борис Абрамович.
— И вам спасибо. Я, кстати, думаю, что это лишь начало вашей серьезной работы с нашим… э–э–э… Фондом. Взаимовыгодная работа. Это я вам тоже гарантирую. Всего доброго.
Виталик отключил микрофон и облегчённо выдохнул уже своим голосом:
— Ну, как?
— В порядке, — одобрил длинноволосый. — Я специально глаза закрыл. Один к одному. Держи, заработал.
И он протянул Виталику конверт.
— Тхэнкс, если что — звоните. Я ведь ещё и как Клинтон могу… — воодушевлённо начал Виталик. Конверт жёг ему руки. Мыслями он был уже в магазине, где закупал продукты, продукты, продукты… Ну, и конечно, коньячку.
— Клинтон пока не актуален. Но как знать? Пока!
Выпроводив Виталика, длинноволосый более пухлый конверт передал бородатому Лёше:
— Так, всё отлично. Возвращайся в банк, верни всё взад. А то не дай бог нашего «связного» обнаружат. При очередной плановой проверке.
И монтёры дружно засмеялись.
Длинноволосый открыл дверь микроавтобуса и спрыгнул на землю. Через несколько минут он вышел к Садовому напротив МИДа и тормознул машину:
— На Спортивную подбросишь?
На сей раз малый нефтяной саммит должен был пройти в подмосковном поместье Герцензона.
Поместье раскинулось на берегу Москвы–реки, в живописной её излучине, неподалёку от Рублёвки — в местечке Глухово. По соседству — забор в забор — располагались владения господина Смолковского. Точнее, бывшие владения, если уж соблюсти точность формулировок. Теперь там вроде бы вообще никто не жил. Вдова Смолковского выставила дом с прилегающими угодьями на продажу. За восемь миллионов долларов. Охотников на столь ценную недвижимость что–то пока не находилось. Дефолт, однако.