— Не буду, спасибо, — отказалась Нюша и снова закрыла глаза.
Пахло лекарствами и жратвой.
Почему она не героиня мыльного сериала? Почему у неё не амнезия? Забыть обо всём: о предательстве Нура, о потере ребёнка, которому она уже придумала славное имя Артём, забыть о несчастных и растерянных Гошкиных глазах. Амнезии просило сердце, но вместо спасительного забытья лишь звенел Наташкин голос.
— А в травме женской Светлана лежит. Ей, прикинь, муж…
— Избил? — ахнула Оля, скрипнув кроватью.
— Хуже! Нос откусил!
— Как? Совсем?
— Успели пришить, — веселилась Наташа. — У неё муж с язвой здесь же, на пятом этаже лежит. Она пришла его навещать. А муж ревнивый — жуть! Твой ревнивый?
— Вроде не очень…
— Ань, а твой?
Нюша демонстративно засопела.
— Ну ладно, дрыхни, я тебе потом расскажу. Так вот, язва его гложет, а он мучается — Светку ревнует. А от переживаний язва обостряется, но он всё равно дёргается. Как же так — он тут валяется, а жена дома, одна, кого хошь, того и принимай! Светка пришла его навещать, жратвы наготовила, язвенникам ведь всё пареное нужно, а он ест и говорит: признавайся — изменяешь? Она — нет, что ты, дорогой, — Наташа то пищала, то говорила басом, это когда за мужа.
— Ну?
— Гну! Он ей: нагнись, я тебе в глаза хочу посмотреть! — басила Наташа.
— Ну и, дальше!
— Ну, понятно, она и нагнулась, а он — хрясть! — Наташа щёлкнула зубами.
— Да ты что!
— Вот именно! Прям за нос! Напрочь откусил! Хорошо врачи рядом — сразу пришили. Вот теперь лежат в одной больнице. Он её навещать ходит, — веселилась Наташа.
— И она его простила?
— А что ей остаётся! Кому она теперь нужна такая — с приставным носом! Разве что Майклу Джексону. Он и сам такой — весь из кусманчиков, как лоскутное одеяло.
— Ну, ему вряд ли, он мальчиков любит…
Нюша, поняв, что новый виток трёпа будет о гомосексуалистах, решила встать и спуститься вниз. Гоша обещал прийти не поздно. Лучше подождать его внизу, на кожаном диванчике, а то от девичьих разговоров пухнет голова. Слушать палатные саги не было сил — хватит того, что примерно о том же она пишет в обещающих стать бессмертными «Диких розах».
Она спустилась со второго этажа и села на кожаный диван возле пальмы в кадке. Пальма была немного пыльной и развесистой, как клюква. Голова кружилась. Нюша прикрыла глаза и, кажется, немного задремала. Во всяком случае, когда она глаза открыла, ей показалось, что она видит сон: перед нею стоял Нур с букетом неприятно красных тюльпанов. Кровавых тюльпанов — может, именно так начинается заветная амнезия?
— Привет, — пробормотал Нур и, криво улыбнувшись, сел рядом. Это был, оказывается, не сон.
— Привет, — спокойно ответила она. — А где Гоша?
— Он с утра в банке, позже приедет, — пояснил Нур и спросил осторожно: — Нюш, это ты сама?
— Нет, — покачала она головой. — Это он — сам.
— Он? — удивился Нур.
— Он, — подтвердила Нюша и положила руку на живот. — Он сам.
— Понятно, — Нур взял её руку и поцеловал в ладонь.
— Не надо, — Нюша отдёрнула руку.
— Нюш, выходи за меня замуж, — глаза Нура были совсем светлыми и ужасно несчастными.
Нюша смотрела на него долго–долго, будто не решаясь ответить.
— Нюш, — начал было он снова, но она прервала:
— Нет, — сказала она твёрдо.
Он всё смотрел, будто не желал понимать.
— Нет, — повторила она.
Если бы он сказал ей это тогда… Но он сказал: «нож в спину». Теперь ножа нет. Нет и любви. Напрочь. Будто не было. Вышибло её, как пробки от слишком высокого напряжения.
— Ты иди, а то у нас обход скоро, — сказала она, и Нур послушно поднялся.
Она смотрела ему вслед, а на кожаном диване лежали тюльпаны. Обычные красные тюльпаны.
Нюша хотела заплакать, но почему–то засмеялась. Может, так она и начинается, желанная амнезия?
Часы на башне Киевского вокзала показывали без пяти двенадцать. Константин Сергеевич Петухов, отхлебнув горячего кофе, только–только собрался ублажить себя долькой шоколада, как раздался звонок. Это был главбух Виктор Степанович: