— Да мне плевать на вашего Фиксу! Дембель деревянный! Я и ему сейчас башку разобью. Длинный, ты чё, сука, не пойдешь?
Я встаю и молча иду за конфетами.
— Лезь сюда, — говорит Саня, когда я приношу ему горсть карамелек и бутылку лимонада.
Он сидит на ресничке бэтээра. Разгрузка[14] на голое тело, солнцезащитные очки (хотя темень такая, хоть глаз выколи), пулеметные ленты на шее и ПКМ у ноги. Рэмбо. Довершает картину берет с эмблемой разведки: на фоне земного шара изображена летучая мышь с расправленными крыльями. «И не мыши, и не птицы», — говорит про них старшина.
Я лезу на броню, сажусь рядом с ним, спиной упершись в ствол КПВТ.
Саня протягивает мне пару конфет — моих же — словно кафтан с царского плеча.
— Угощайся, — говорит он.
Я беру конфеты. Жуем.
— Ты откуда, Длинный?
— Из Москвы.
— А-а. Красную площадь видел?
Я киваю.
— Я тоже видел. Я два раза в Москве был. Ничего так у вас. Но у нас лучше.
— А ты откуда, Сань? — спрашиваю я.
— С Нижнего, — отвечает он.
Люк бэтээра откидывается. Вылезает Боксер. У него в руке магазин. Секунду он смотрит на меня, а затем швыряет им. Надо сказать, что заряженный магазин весит прилично, как детская гантель, и по башке я получаю весьма чувствительно.
— Бл…ь! Какого хрена ты перед стволом расселся, баран! — орет он. — Иди на хрен отсюда! Чуть не пристрелил придурка.
Я отсаживаюсь на вторую ресничку.
— Магазин подними. — говорит Боксер и скрывается в люке.
Он разворачивает башню и дает длинную очередь по горам. Снаряды с шорохом уходят к вершинам. Ущелье озаряется вспышками разрывов. Когда грохот стихает, Саня снова подзывает меня. Это у них с Боксером такой спор: кто главнее, кого я буду слушать — Саню или Боксера. Как с собачкой. Если я снова залезу на броню, меня отметелит Боксер. Если не залезу — Саня.
Я решаю, что Саня лучше, и снова подсаживаюсь к нему.
— Слышь, Длинный, а у тебя шмаль есть? — спрашивает Саня.
— Нет, — говорю я. Мне не нравится этот разговор: я уже понимаю, куда он клонит.
— А можешь достать?
Я отрицательно качаю головой.
— Чё ты такой нешаристый, а?
Он пододвигается ко мне, наклоняет голову.
— Слышь, а иди нарви шмали, а? Чё? Не пойдешь?
— Сань, не надо, он же подорвется, — говорит Пан из окопа.
— Не подорвется. Пойдешь?
— Нет, — отвечаю я хрипло — в предчувствии побоев у меня пересохло в горле. — Нет, Сань, не пойду.
— Да? Ну смотри. Пошел на хрен отсюда.
Я спрыгиваю с брони и иду в окоп.
Минометный обстрел — странная штука. Кажется, что ничего не происходит — все то же село стоит в километре отсюда, все так же блестят металлические крыши, ветер раскачивает чинары, больше в селе незаметно никакого движения. Вот только оттуда вылетают мины и рвутся среди нас. Как они вылетают и кто их там направляет, не видно. Смерть появляется словно бы сама по себе, нет ни выстрелов, ни вспышек, она приходит ниоткуда и с резким свистом падает среди распластавшихся по земле солдат.
Я сижу в траншее, прижавшись щекой к земле и стиснув руками автомат, и смотрю, как от разрывов по стенкам осыпается земля. За моей спиной, так же скукожившись, сидит Андрюха, за ним — Зюзик, дальше — Пан. Весь наш батальон сидит сейчас в траншеях, вжавшись в землю, и ждет.
Время давно утратило свое значение. Не знаю, сколько мы так сидим, — века, тысячелетия? Нет, всего лишь часы.
Мы открываем огонь по селу. Стреляем туда, откуда вылетают мины; наши пули исчезают во дворах, и опять ничего не меняется. Все то же село, блестящие на солнце крыши, качающиеся чинары, пустота и смерть. Бред какой–то, идиотский сон.
Наконец мины перестают падать. Мы выжидаем еще какое–то время, потом вылезаем из траншеи.
Почва сплошь испещрена воронками. Как будто земля в этом месте переболела оспой. Несколько мин угодило в пруд, и его вывернуло наизнанку, грязь и тина плавают на поверхности, вода стала черной.
У нас один убитый. Танкист. Его убило самой первой миной, которая разорвалась около танка. Он так и лежит там, под гусеницей, накрытый плащ–палаткой.
Еще одному парню оторвало ногу.
В войне, оказывается, нет ничего необычного. Это жизнь, обыкновенная жизнь, только в очень сложных условиях и с постоянным сознанием, что тебя пытаются убить.
Ничего не меняется, когда кто–то погибает. Мы все так же воруем воду на кухне, едим невкусный молочный суп и получаем звездюли. Мы живем той жизнью, какой люди жили в степи и тысячу, и десять тысяч лет назад, и смерть здесь такое же естественное явление, как голод, жажда или побои.
14
Разгрузка, или разгрузочный жилет — элемент одежды, предназначенный для ношения большого количества мелких вещей.